— Коль поможете деда моего двоюродного, князя Судислава, из поруба вытащить, полным оружием награжу. И брони дам, и меч, и шлем, и кольчугу, и нож засапожный. Вот тогда оружие к ногам, и роту — мне. Как полагается по правилам.
— Веди, великий боярин! — вразнобой гаркнули новые помощники. Но разнобой их был дружным.
— Тогда — к Киеву. За мной.
Поскакал к воротам не оглядываясь. Знал, что Добрынька бежит рядом, ухватившись за стремя, а позади, гулко топая, поспешает Ратибор.
— Князь Судислав мешал в усобицах княжеских, — объяснял Владимир по дороге. — Он всегда за справедливость и правду горой стоял. Вот бояре его в поруб и сунули, и великий князь Всеволод, отец мой, крест целовал, что не выпустит его. А я креста не целовал, на мне греха нет и не будет. И деда я освобожу.
— Это при свете-то солнечном? — недоверчиво спросил Добрынька.
— В стольном Киеве ночи дождемся, я охрану уговорю. Когда они отвернутся — за мной. Только поначалу свяжу вас для вида.
— Это зачем же? — насторожился Добрынька. — Не-ет, не надо нас связывать.
— Чтобы стражники у ворот не пострадали. Скажут своему воеводе, что я пленных в Киев провел на боярский суд.
— Вяжи, — буркнул Ратибор.
Княжич осторожно снял с передней луки седла аркан, ловко крутанул над головой, и петля легла на плечи богатыря.
— Возьмешь Добрыньку за шиворот и поведешь перед собой…
— Я не…
Ратибор молча схватил Добрыньку за шиворот и даже встряхнул его.
— Куда велишь, великий боярин?
— Держи пока. Мне надо сначала с охранниками потолковать.
Охранники оказались знакомыми. Так как княжич уже не раз выезжал на охоту, к его выездам привыкли. Владимир что-то сказал им, охранники засмеялись и отвернулись.
Владимир махнул рукой:
— Быстро!
Так втроем они проскользнули в город, свернули в глухой переулок и спрятались за полуразрушенными старыми сараями.
— Ждать здесь.
— Боязно, — вздохнул Добрынька.
— И ни звука…
Примолкли…
Вскоре пастух громко защелкал кнутом, подгоняя коров, которые паслись на выгонах за городскими стенами. Послышался дробный перестук копыт, мычание стада.
— А если коровы в эти сараи пойдут? — спросил Добрынька.
— Они по избам разойдутся, — тихо сказал Владимир. — Приучены.
Коровы и впрямь поспешили по домам, пастух тоже ушел, и все замерло.
— Сидеть здесь будем до сумерек.
— Так это ж… — начал было Добрынька.
— И не разговаривать.
Не разговаривать Добрыньке было трудно. Однако рта он больше не раскрывал — только вздыхал от души. А Ратибор стойко помалкивал.
Сумерки опустились быстро, и Владимир вздохнул с облегчением. В такое время киевляне из домов не выходили, на улицах лишь изредка появлялась ночная стража.
— Пора, — сказал княжич. — Если повстречаемся со стражей, молчите. Я с ними разговаривать буду.
— Как повелишь, великий боярин.
— За мной. И без шума.
Темнело. На улицах никого не было, да и сами стражи куда-то подевались. Притих стольный град Киев.
— Долго еще нам с боязнью идти? — спросил нетерпеливый Добрынька.
— Поруб в переулке за Десятинной церковью. Недалеко осталось.
Вот и Десятинная церковь, заложенная еще великой княгиней Ольгой и достроенная великим князем Владимиром. Свернули в переулок и остановились перед срубом без окон.
— Неужто и вовсе не кормят узника? — ужаснулся Добрынька.
— Кормят, — вздохнул Владимир. — Два раза в день кормят. Утром и вечером. На срубе крыши нет, через верх забрасывают.
— И князя Судислава тоже через верх забросили? — спросил Ратибор.
— Князя ввели через дверь, а потом ее дубовыми досками заделали. Сумеешь проломить, Ратибор? Очень на тебя рассчитываю.
— Проломлю, — Ратибор кивнул.
— А если охрана на шум прибежит? — насторожился Добрынька. — Ратибор без шума ничего делать не умеет. Так что…
— Поруб никто не охраняет, но ты все же присмотри.
— Присмотрю.
И Добрынька, вздохнув, нехотя отошел на порученный пост.
— Ломай, Ратибор.
Богатырь отступил от двери шага на три, а потом с разбега ударил ее плечом. Дверь треснула пополам, и Ратибор тут же выломал остатки.
— Что еще делать повелишь?
Владимир молча отстранил его, громко крикнул в сумрак:
— Ты свободен, князь Судислав!
В разломанном дверном проеме появилась фигура высокого худого старца.
— Здрав буди, князь Судислав!
И Добрынька с Ратибором подхватили:
— Здрав буди!..
Княжич снял с себя меч с перевязью, поцеловал лезвие и протянул старцу:
— Прими мой дар, князь Судислав. — Владимир помог старику надеть перевязь меча через плечо. — Где спрятаться думаешь?
— У супруги своей, которая давно уж вдовушкой себя считает.
— Да, князь, — вздохнул Владимир.
— За кого мне Господа молить?
— За Мономаха, князь.
— Ты будешь самым знаменитым князем на Руси, Владимир Мономах, — громким ясным голосом возвестил старец. — Слава великому князю!
— Слава! Слава! Слава! — поддержали славословие Ратибор и Добрынька.
Князь Судислав уже скрылся в густых сумерках, а Владимир все еще глядел ему вслед. Потом вздохнул почему-то невесело и сказал:
— Пошли оружие добывать.
— Грабить, что ли? — растерянно спросил Добрынька. — Так оружного не ограбишь…
— Мы грабить не будем, — усмехнулся Мономах. — Мы попросим, может, дадут.
Они подошли к противоположному от парадного входу в Большой великокняжеский дворец. Княжич подозвал какого-то гридня.
— Мне принесешь меч, а моим друзьям — полное дружинное снаряжение.
— Я с ним пойду, — пророкотал Ратибор. — Я к мечу не приучен, мне дубина нужна. Да и никакая кольчуга на меня не налезет.
— Это уж верно, — усмехнулся Добрынька. — Я тоже кольчугу примерить хочу.
Они ушли. Гридин проводил их и вернулся, неся меч Владимиру Мономаху.
— Примерь по деснице, княже, — сказал он, протянув оружие.
Владимир прикинул по руке меч.
— Подходит.
А сам подумал, что желание матушки он сегодня исполнил. И на душе стало тепло.
6
Из дворца вышли Ратибор и Добрынька. Добрынька был в кольчуге, на поясе его висел меч, а из-за спины выглядывал легкий дротик. Богатырь нес на плече корявую дубину.
— Мы при оружии, — сказал Добрынька. — Дозволь роту тебе принести, великий боярин.
И, поклонившись Владимиру, положил перед ним на землю меч, дротик и засапожный нож. То же проделал и Ратибор со своей дубиной.
— Прими нашу роту, великий боярин…
— Неверно, — сказал Мономах. — Опуститесь на левое колено и поднимите правую руку.
Указание было тотчас исполнено, и Добрынька опять затянул:
— Прими, великий боярин, нашу…
— И снова неверно, — перебил Владимир. — Повторяйте за мной: прими, князь Владимир Мономах, нашу роту на верность.
Ахнул Добрынька:
— Князь?!
И тут же спохватился. Забормотал:
— Прими, великий князь…
— Нашу роту на верность, — закончил Ратибор густым басом.
— Вот так будет правильно. Я принял вашу роту. Отныне Добрынька отвечает за мою левую руку, а Ратибор прикрывает меня со спины.
— Со спины? — уточнил Ратибор.
— Со спины. Запомнили?
— На всю жизнь, великий князь!..
— Зачисляю в личную дружину. Пошли теперь с парадного крыльца. Там вас в дружинников переоденут, а потом я вас отцу представлю. Великому Киевскому князю Всеволоду.
— Веди, князь!.. — Дружно гаркнули.
Мономах провел обретенных дружинников в великокняжеский дворец главным входом. Гридни низко кланялись, стражники враз вытягивались в струнку, прижимая левую руку к своим мечам. Никто не задавал вопросов.
Все трое во главе с Владимиром прошли в приемный зал.
— Здесь положить оружие.
— Зачем? — недовольно и вроде бы даже недоверчиво спросил Добрынька.