нелегкую судьбу первого князя Изяслав, плетет сеть интриг Святослав, отмалчивается, больше слушает других Всеволод, а вместе с ними их многоопытные бояре - и Коснячко, и Путята, п Гордята, и другие направляют ход мыслей своих князей, подсказывают им, советуют, раздирают этими советами и подсказками души князей, влезают в их сердца.
Изяславу неуютно в старом родовом гнезде. Ему все время кажется, что эти стены давят на него памятью, мощью, умом Ярослава. Последние дни доживает здесь великий князь. Рядом, вне Ярославова города за Михайловскими воротами, отстраивается новый Изяславов город - с дворцом, храмом, крепостными стенами. Владимир идет к Подольским воротам, взбирается до деревянной лесенке на крепостную стену, и прямо перед ним развертывается обширный яркий, красочный Подол. Внизу, блистает под утренним солнцем Днепр, у причалов По-чайны белеют паруса многочисленных кораблей, пришедших сюда, кажется, со всех концов земли, снуют одпо-деревки, кипит, бурлит на берегу разноликий, разноязыкий торг. Здесь и греки, и болгары, и евреи, и лихи, и немцы, и чехи, и армяне, и арабы, и варяги, и гости иных стран. Ломятся от товаров днепровские причалы и амбары, завалены им торги на площадях Красной и Житной, па идущих от воды вверх по Подолу улицах. И чего здесь только нет. Владимир с малых лет помнит, как они с отцом обходили эти торговые ряды, и порой не для того, чтобы что-то купить, а так, для погляденья, для забавы. Купцы из Новгорода, Смоленска, Чернигова раскладывали, развешивали на желтых жердях песцовые, собольи, куньи меха; арабские гости выносили на берег шелковые ткани, пряности, на различных тряпицах раскладывали они драгоценные камни, браслеты и ожерелья из невиданных и неслыханных стран. Греки имели издавна здесь свои лавки, амбары. В дни торга они предлагали бойким киевским боярыням и боярышням златотканые паволоки, золотые и серебряные украшения, аксамиты, боярам и детям боярским дорогие вина, оружие.
И весь торг был заполнен изделиями киевских умельцев. Сияла на солнце посуда из серебра, отделанная чеканным узором, радовали глаз тисненые серебряные кол-ты, золотые ожерелья с перегородчатой эмалью, украшенные тончайшей сканью серьги, изделия из черненого серебра. Рядами от мала до велика стояли гончарные поделки - кувшины, черпаки, амфоры, корчаги. Сюда же
приносили труды рук своих кожемяки и кузнецы, косторезы и древоделы, тесляры и прочий ремесленный люд, чьи слободы, состоящие из рубленых деревянных изб, глинобитных домиков, полуземлянок, сплошным муравейником спускались вдоль склонов Старокиевской горы по оврагам, урочищам до самого берега реки Почайны у Днепра. Вон там от Копырева конца к Глубочицкому ручью, пробивающемуся между оврагами, теснятся домики гончаров, а за горой Детинской в урочище стоит слобода кожемяков, и повсюду по склонам крутых холмов раскипулись иные ремесленные слободы. Сегодня они почти пусты; весь тамошний люд заполнил торговые ряды, там стоит неумолчный гомон. Владимир не любил эту пеструю шумную толпу. Хотя князю и его людям оказывалось на торгу уважение, но Владимира всегда больно кололи ядреные шутки ремесленников, их смелые взгляды. Здесь, на Подоле, был их мир, они были сильны своим числом.
Владимир спустился со стены, прошел мимо Десятинной церкви, постоял около четверки бронзовых коней, вывезенных сюда еще Владимиром Святославичем из Херсопеса, и, минуя старый Владимиров дворец, вышел вновь к Софийским воротам. Он прошел по южным улицам Ярославова города и оказался перед Лядскими воротами. Владимир поднялся на крепостную стену и вздохнул полной грудью. Здесь все радовало его глаз: не было ни шумных ремесленных слобод, ни дерзких взглядов - тишина и покой охватывали Киев с юга. От самой крепостной стены до виднеющейся вдали горы Зверинец шли покрытые веселой зеленью холмы. Сквозь эту зелень пробивались редкие здесь строения. Слева за урочищем Перевесище на холме виднелась старая великокняжеская усадьба Берестов, за ней стояли кельи Пе-черского монастыря. На запад до реки Лыбедь простирались леса. Здесь было все близкое и родное - и теплый уют загородного великокняжеского дворца, где он совсем малышом бегал среди деревьев со своими двоюродными братьями - Святославичами, и приветливые, участливые слова монахов, и захватывающая дух охота на вепря в лесу Зверинца.
После каждой такой охоты отец говорил: «Благословенное место, дышится здесь легко, отпрошу у брата эту гору, срублю хоромы, поставлю храм…»
Владимир возвратился в дом, приказал оседлать ко-вя и в одиночку выехал по лесной дорого в Печеры. В монастыре он не застал обычного спокойствия. Монахи были чем-то возбуждены, тихо шептались по углам.
Антоний встретил его по-доброму, обратился как к взрослому, с резкими, тяжелыми словами: «Князь, воззри на беззаконие, пусть оно потрясет душу и сердце твое. Изяслав совсем выжил из ума - на нем лежит грех клятвопреступления, на его совести заточение Всеслава, бог покарает его за этот грех».