Из-за войны отменили набоковскую лекцию в другом колледже, и его направили в Атланту — в женский негритянский колледж Спелман. Набоков прибыл туда 7 октября. Американский Юг уже начал несколько угнетать его своей «дядитомовской» атмосферой, и пять дней в «негритянском Уэлсли» доставили ему огромное удовольствие. Читая лекцию о Пушкине, он подчеркнул, что прадед поэта был абиссинцем и что Пушкин гордился своим африканским происхождением, арапскими губами и белозубой улыбкой. «Между прочим, — добавил он, — Пушкин — потрясающий пример гения, сотворенного в результате свободного смешения человеческих рас». Лекция была принята на ура.
Помимо лекций о Пушкине, Набоков читал свои стихи, говорил о литературе и о бабочках. Однажды после обеда он отправился на охоту за бабочками в компании преподавательницы биологии и восторженных юных негритянок. Он легко нашел общий язык со студентками и особенно с ректором колледжа Флоренс Рид, энергичной, толковой немолодой женщиной, которая отнеслась к нему исключительно заботливо и надолго стала другом семьи. Каждое утро они завтракали вместе и обсуждали все на свете — от расовых проблем до телепатии. Флоренс Рид объявила Набокову, что в девять утра он должен будет являться в часовню; он запротестовал, объявив себя еретиком, ненавидящим музыку и пение. «А наше вы полюбите», — заверила она и все же заставила его пойти. К ужину она обычно приглашала негритянских знаменитостей — чтобы познакомить их с Набоковым44.
Следующим его местом назначения стал Женский колледж штата Джорджия в Валдосте, почти на границе с Флоридой. Там он читал лекции об «Искусстве и здравом смысле», о романах на военную тему и о мимикрии; в программу вошли также «Мадемуазель О» и переводы русских стихов. Ему устроили чтение стихов в очень забавном и очень вульгарном женском клубе — должно быть, ставшем прототипом клубов Шарлотты Гейз — где председательница томно сказала: «Больше всего мне понравился ваш ломаный английский». Он играл в теннис с ректором Валдосты Фрэнком Ридом — и нашел, что тот талантлив и очарователен, как Флоренс Рид из Спелмана, безрассуден, как Уилсон, и эгоцентричен, как сам Набоков[17]. Преподаватель биологии вывез его на четырехчасовую охоту за бабочками — и это была его самая удачная охота — среди карликовых пальм и сосновых лесов болота Окефеноки. Он пытался работать над книгой о Гоголе и над романом, но куда бы он ни пошел, его повсюду ублажали с утра и до вечера. Он понимал, что в его случае «хорошо проводить время» значит тратить время зря45.
На обратном пути ему пришлось переночевать в Атланте. Флоренс Рид подарила ему огромную репродукцию фрагмента египетской фрески с изображением бабочек. Набоков задумался: поскольку бабочки видоизменяются так стремительно и непредсказуемо и так хорошо представлены в искусстве, изображения тысячелетней давности могут стать свидетельствами эволюции в действии. На следующий день он упомянул в письме к Вере, что когда-нибудь напишет об этом46. Более чем двадцать лет спустя он начал собирать материал для книги о бабочках в искусстве.
X
Чрезвычайно польщенный оказанным ему вниманием, но утомленный, Набоков прочел свой последний лекционный курс (в Южном университете, Сеуани, штат Теннесси) и в конце октября вернулся в Бостон. В Кембридже он провел десять дней, успел заболеть, выздороветь и на славу потрудиться в Музее сравнительной зоологии, где в его отсутствие — поскольку фактически он стал куратором отдела чешуекрылых — за него работала Вера, перемещая бабочек со стенда на стенд. 5 ноября Набоков вновь отправился в дорогу — на сей раз неохотно, зная, что в это время года на Среднем Западе бабочек нет и уже ничто не компенсирует ему дорожных неудобств. Несмотря на это, он с удовольствием открыл для себя Естественнонаучный музей Чикаго — там он нашел своих Neonympha и показал сотрудникам, как их классифицировать и как размещать на стенде47.