Чувства, столь явно высказанные в этом заключении, — восхищение гармонией семейной любви и убеждение, что она каким-то образом отражает общую доброту жизни, — в который раз подтолкнули Набокова опробовать свои мысли в контрасте с противоположными или отрицающими их. В 1939 году он задумал повесть о человеке, вступающем в брак только для того, чтобы стать отчимом маленькой девочки, которую он жаждет заполучить. Набоков не был удовлетворен этим, написанным по-русски, рассказом и не опубликовал его. Тем не менее замысел остался в багаже, который он увез с собой за океан.
К тому времени, когда он начал писать автобиографию, идея этой русской новеллы выросла в план английского — или скорее американского — романа о человеке, превращающем маленькую падчерицу в пленницу своей похоти. Гумберт, может, и хочет открыть Лолите Бодлера или Шекспира, но его противоестественная связь с ней, его злоупотребление доверием Шарлотты и подавление свободы своей маленькой любовницы способны только затормозить ее рост: он противоположность тем родителям, которые в конце «Память, говори» приветствуют с невысказанным единодушием еще одну «изумленную радость» открытия, ожидающую их сына. В отличие от них, Гумберт не задумывается о тех воспоминаниях, которыми он обременит ребенка, находящегося на его попечении. Хотя что бы Гумберт ни проделывал с Лолитой, он не в состоянии до конца подчинить ее душу.
Набоков надеялся, что автобиография обеспечит ему более широкое признание и принесет некоторую финансовую стабильность. Этого не произошло. Он не ожидал ничего, кроме художественного удовлетворения, от романа, который обдумывал одновременно с автобиографией: он понимал, что «Лолиту» никогда нельзя будет опубликовать глава за главой в «Нью-Йоркере», а может, и вообще не удастся издать. Набоков не предвидел, что, силой своего воображения и интеллекта изобретая ценности, столь кардинально противоречащие его собственным, он шокирует публику настолько, что его заметят. Он не подозревал, что история Гумберта не только вновь завоюет ему литературную репутацию, от которой пришлось отказаться при переезде в Америку, но и принесет ему богатство и славу — и они позволят ему посвятить себя исключительно литературному труду, победоносно пересечь Атлантический океан в обратном направлении, вновь обрести Европу, удержать Америку, разнести свои слова по всему миру.
И еще одно замечание по поводу заключительной сцены автобиографии. Подходя к берегу вместе с Дмитрием, Набоков разглядел впереди пароходную трубу и ничего не сказал, чтобы позволить сыну самому испытать изумленную радость «открыть впереди огромный прототип всех пароходиков, которые он, бывало, подталкивал, сидя в ванне». Он заканчивает «Память, говори» на такой ноте в том числе и потому, что она суммирует его художественное кредо: желание подготовить для читателей величественный сюрприз открытия, сюрприз, которого не будет, если автор укажет на открытие сам. В своем творчестве он постоянно пытается сделать так, чтобы мы, задохнувшись от восхищения, ощутили, какими бывают вещи, скрытые за тем, что мы принимаем как должное; пытается поделиться с нами ощущением искусной, обманчивой щедрости жизни, скрывающей за повседневным чудеса многообразия; растолковать, что мир перед нашими глазами — загадка, которая, однако, подлежит разгадыванию, и впереди нас ждет «изумленная радость» открытия великого сюрприза жизни.
Часть 1
АМЕРИКА: ПРОФЕССОР НАБОКОВ
В Америке я счастливее, чем в любой другой стране… В интеллектуальном отношении Америка стала моим домом. Вторым домом в подлинном смысле слова.
ГЛАВА 1
Ниша: Нью-Йорк и Стэнфорд, 1940–1941
Ныне, в новом, полюбившемся мне мире, где я прижился с такой же легкостью, с какой перестал снабжать перекладиной цифру семь…