Вновь он перечитывал труды д-ра Коста, внимательно анализируя, взвешивая все его научные выкладки и практические рекомендации. Впрочем, метод искусственного размножения рыб, предложенный Ж.-В. Костом, не был его собственным методом. Он был изобретен еще в XVIII в. в Германии мало известным в науке Стефаном-Людвигом Якоби. Затем независимо от Якоби он был открыт вогезскими рыбаками, о которых упоминалось выше. Кост, проводивший свои опыты в Гюнингене, усовершенствовал этот метод и описал его в своих произведениях, посвященных рыбоводству.
Существо этого метода и пытался понять Врасский. Он просил своих петербургских друзей присылать ему новые книги по рыбоводству, если такие появятся в книжных лавках. Ему хотелось услышать последнее слово в науке, которая не только заинтересовала, но захватила его.
Тщательно подготовившись, в мае того же 1854 г. он повторил свои опыты, на этот раз над икрой плотвы. Несколько дней прошло в тревожном ожидании. Но личинки рыб не вывелись и- на этот раз. Экспериментатор был огорчен новой неудачей. «Я был в отчаянии»,— признавался он позднее в своих записках по искусственному рыбоводству (Извлечение из переписки, 1859).
Но чувство отчаяния, безнадежности было временным, оно скоро прошло. Однако рыбовода стали мучить сомнения. В самом деле, отчего происходили неудачи в его опытах? Неужели он делал что-то не так, как рекомендовалось в наставлениях по рыбоводству? Или в книгах не все верно? Может быть, в том и состояла причина неудач, что он слишком безотчетно доверял авторитетам? Вопросы вставали один за другим и настойчиво требовали ответа.
Врасскому хотелось как можно скорее найти причину своих неудач, разгадать одну из удивительных тайн природы и, разгадав, извлечь всю пользу из возможности искусственного разведения ценных рыб. Пользу для отечества и для себя. Он так и писал впоследствии, что жертвовал всем, чтобы принести благо «как для отечества, так и для себя» (там же).
Тут нельзя не заметить, что для Врасского родина — не только в этом изречении, но во всех его мыслях и делах — была на первом плане. А что касается поисков желанной пользы для себя, то это у него тоже не было связано с чисто эгоистическими стремлениями. Мы можем смело утверждать, что Врасский не был в плену у слепой корысти. Напротив, вся его деятельность как ученого-рыбовода представляется добрым примером бескорыстного трудолюбия.
К трудолюбию у него прибавлялось другое замечательное свойство — настойчивость в достижении цели. Первые неудачи не охладили его. Пусть опыты с рыбьей икрой и молоками не дали пока никаких результатов, но они, во-первых, были полезны как урок, как ошибки, на которых учатся; во-вторых, они заставили экспериментатора усомниться в истинности и в полноте тех знаний, в которые он верил до этих опытов. В этот период Врасский основательно подверг сомнению рекомендации Коста, Фрааса и других теоретиков рыбоводства. А от сомнений он, естественно, переходил к активному самостоятельному поиску. Без этих начальных шагов, еще неуверенных и шатких, очевидно не было бы тех важных открытий в науке и практике рыбоводства, которые сделал этот смелый и талантливый человек.
Осенью 1854 г., как и в предыдущую осень, Врасский опять начал опыты над форелью. Эта рыба особенно занимала его. В случае удачи он мечтал заселить гатчинской и радужной форелью все валдайские реки и озера с родниковой водой.
Со времени первых опытов в помещении, где проводилась работа по искусственному разведению рыбы, произошли некоторые усовершенствования. Они заметно меняли всю технологию процесса, если можно в данном случае говорить о технологии. Оплодотворенная икра содержалась уже не в блюдах и тарелках, как раньше, а в сравнительно просторных цинковых аппаратах, в которых вода обменивалась более равномерно.
Воду таскали ведрами с речки Пестовки, до которой от господского дома было сотни три шагов, если не больше. Это было тяжело и невыгодно. Потом стали подвозить воду в бочке на лошади, но и это требовало много хлопот и времени. Врасский понимал, что на плечи его помощников легла нелегкая ноша. И он задумывался над тем, как облегчить их труд и сэкономить их силы для более полезной работы, а главное — как обеспечить постоянный ток воды, необходимый для выведения рыб.
Сначала он хотел провести воду прямо в дом, в свой рабочий кабинет, переоборудованный под рыборазводное помещение. Но почти невозможно было приобрести водопроводные трубы. В то время во всей России существовали только давнишний самотечный водопровод в Новгороде и мытищинский водонапорный в Москве. В Петербурге едва приступили к строительству системы водоснабжения. Поневоле приходилось рассчитывать только на самодельные деревянные трубы.
Врасский знал, что и деревянный водопровод тоже потребует немало труда и забот. Но надо было строить. И он стал чаще бывать на берегу речки Пестовки, раздумывая над тем, как лучше подвести воду прямо к цинковым ящикам, в дом или, на худой конец, к самому дому. И тогда пришла другая мысль — соорудить па речке пруд, а у пруда, ниже плотины, построить специальный домик для искусственного размножения рыбы. В таком случае проблема водопровода уже не представляла большой трудности. Его можно было построить намного проще и дешевле.
Для Врасского это была новая находка. Она была тем более приятна, что в ту осень в Никольское пришла
первая удача: в цинковых аппаратах с водой появились личинки форели. Их вывелось немного — всего десятка три-четыре из тех тысяч икринок, которые были помещены в сосуды. Но все-таки появились на свет живые существа. Через несколько дней личинки превратились в мальков, которые стали расти, развиваться. И это было радостным событием для рыбовода.
С тех пор Владимир Павлович, быть может, дольше обычного стал задерживаться в помещении, подсаживаясь к металлическому ящику и наблюдая за жизнью мальков. Он бросал в воду мелкие крошки рубленого мяса и смотрел, как форельки мгновенно ловят их в воде. И вот что было замечено: мальки хватали корм только тогда, когда он, оседая на дно, двигался в воде. Как только движение мясных крошек прекращалось, мальки пе дотрагивались до них, совершенно не брали корм со дна. Врасский в те дни не знал, что такое поведение могло обернуться против самих рыбок.
Так оно и случилось. Вслед за первой радостью к молодому новгородскому рыбоводу опять пришли огорчения. Началось это с гибели одной выведенной им маленькой форели, которая задохлась в тесной посудине.
Казалось бы, что за беда, если заснул один малек? В природе их гибнет бесчисленное множество. Но ведь если хорошенько разобраться, то и те мальки, что гибнут миллионами, жалости достойны; здесь же погибло подопытное существо. Эта переставшая дышать молодая форель отнимала у Врасского какую-то долю надежды. Она заставляла начинающего ихтиолога недоумевать: отчего это могло случиться? И не грозит ли такая опасность остальным малькам?
Оказалось, что угроза была реальна и серьезна. Вскоре в цинковом ящике подохла вторая форелька и третья... Но Врасский, судя по его запискам, в тот раз не поддался тревогам и отчаянию. Он верил, что произошла ошибка, которую можно как-то исправить. Думал, что мальки скорее всего задохлись от недостатка кислорода. Поэтому крепостным людям, помогавшим рыбоводу, было поручено более часто и тщательно освежать воду. А сам экспериментатор еще пристальнее стал наблюдать за мальками. Он опять, как вчера и как неделю тому назад, бросал им мелкие кусочки говяжьего мяса. И по-прежнему удивлялся тому, как проворно и ловко хватали они пищу, пока она падала на дно.
Постепенно рыбоводу становилось ясно, что малькам форелей недоставало пищи, потому что при всей их проворности они не успевали схватывать и десятой доли крошек, которые им бросали. Рубленое мясо оседало на дно, загнивало и портило воду. Молодь оказывалась в мутной бескислородной среде — и погибала. Если очень часто меняли воду, то рыбки сильно беспокоились, плохо переносили температурные колебания — и тоже гибли. Как сообщал сам рыбовод, в апреле 1855 г. у него заснула последняя форелька.