На следующую мысль натолкнули гомонящие, толкущиеся вокруг бабы и изобретенное ранее веретено, подсказанное услужливой памятью. Новаторское умение прядения и последовавшее за этим, наматывание на палку изготовленной веревки, пропитанной жиром, принесли долгожданный результат.
С помощью прекрасной половины племени, через час работы, я мог обмотать даже себя самого до состояния бабушкиного клубка с пряжей. Два десятка факелов, плод моего гениального прогрессорства, и труда всех присутствующих фастиров, радовали глаз.
Дальше было легко. Топор с ножом, фляга с водой и вяленое мясо, стандартный набор путешественника. Ругань с пытающимся присоединится ко мне Дыну, с матерными объяснениями, что с одной рукой там нечего делать, и что не пристало жрецу ветра, под землей ползать. Пинки Габсурдину и Бутсею, также пытающимся просочится в подземелья, опять же с нецензурными пояснениями их неправоты: «Кто племенем управлять, вашу мать, будет, в мое отсутствие? Тузик?» Да и не нужна там толпа. Мы вдвоем с Рутыром справимся. Этого раздолбая ничем не отговорить, да и помощь мне все же не помешает.
В общем на все приготовления и сборы ушло четыре часа. Солнце уже садилось за горизонт, когда мы наконец спустились в пещеру. Нас абсолютно не волновало, что поиски придется проводить ночью. Какая разница, там и так темно.
— Куда пойдем? — Резонный вопрос друга заставил меня задуматься.
— Скорее всего, нам в сторону супружеской неверности, нужно выдвигаться.
— Это куда???
— На лево, мой друг, на лево. Судя по тому, что я тут смог рассмотреть, именно в том направлении уволокли мою жену.
— Почему ты так думаешь?
— Посмотри под ноги. Видишь тут, в единственном из ходов, земля имеет потертости. Это явно указывает на оставленный кем-то след. Нам туда.
Что можно сказать про место, куда занесла меня в очередной раз нелегкая. Довольно высокий свод, даже Рутыр, с его немалым ростом не нагибал головы. Вода под ногами не хлюпает, несмотря на затхлую влажность воздуха, с грибным ароматом. Стены, проросшие мхом совершенно фантастических расцветок, описывать их, это всеравно что описывать подорванную бомбой радугу, то есть бессмысленно. Под ногами заплесневелый пол, с явно натоптанной тропой, частенько видимо тут ходили, и это нам на руку, не надо ползать и тратить время на поиски направления. Факела горели ровно и дышалось легко, значит кислорода достаточно.
Через метров двести вышли к перекрестку. Небольшой зал с высоким, теряющимся в темноте потолком, зиял провалами четырех перпендикулярных к друг другу ходов. Поставил ориентир в форме жирного креста, и обследовал еще три хода. В двух явный натоптанный след. Проверили правый, идущий с уклоном в верх, уперлись в крышку люка. Не туда. Вернулись и начали спускаться в левый, явно скатывающийся в глубину подземелья.
Мы опускались все ниже и ниже. Прошли еще восемь идентичных первому перекрестков, неизменно отмечая нужное направление крестами, повезло, что след не раздваивался больше нигде, трудно сбиться.
За очередным поворотом пришлось резко остановится, отрыгнув назад и погасить факела. Впереди мерцал голубоватый свет. Передвигаясь на цыпочках, еле сдерживая взволнованное дыхание, подошли к очередной, но уже освещенной пещере-перекрестку, и вжались в поросшие мхом стены. Там ходил человек. Невысокий бледный до синевы, лысый как бильярдный шарик, Одетый на манер древнегреческого философа в хитон, он производил какие-то манипуляции около светящихся небольших клеток, и бубнил, не переставая, себе под нос, непонятные фразы.
Рутыр покрутил двумя кулаками, изобразив узнаваемый жест сворачивания гусиной шеи. Я замотал отрицательно головой, и сложив ладошки лодочкой, изобразил спящего младенца, даже негромко губами почмокал, для убедительности. Тот понял. Мы замерли в ожидании. Стоять пришлось долго. Потенциальная жертва останавливалась у каждого светильника и торчала около него не менее получаса, а их было десять. Хорошо, что путь лысого, проходил точно по направлению к нам и ждать оставалось всего две остановки.
Рутыр, видимо слегка перенервничал, и потому слишком сильно приложился кулаком к пускающему зайчики черепу. А также несколько раз неудачно столкнул бесчувственное тело со стенками пещеры, когда затаскивал то в темное место для душевного разговора.
— Он хоть живой? — Я склонился над мирно посапывающим в беспамятстве пленником. На вид обычное человеческое лицо, нос правда великоват, крючком к верхней губе загнут, как клюв, я даже потрогал из любопытства, нормальный, мягкий. Глаза закрыты, не рассмотреть, во всем остальном никаких отличий.
— Вроде дышит. — Отозвался мой фастир, глухим голосом. — Я вроде не сильно ударил.
Я побрызгал водой из фляги и похлестал по щекам пленника. Открывшиеся глаза его меня напугали. Бесцветные, с зелеными кошачьими зрачками. Жуть.
— Вы кто? — Прохрипел он.
— Смерть твоя. — Улыбнулся милой улыбкой Рутыр. Шутник блин.
Севелира
— Кто ты? Недоразумение природы? — Я постарался говорить ласково. Но видимо у меня не получилось, или это милая и добрая улыбка Рутыра над моим плечом так подействовала, но гость наш мелко задрожал и заскреб пятками по полу, в попытке отползти, даже не смотря на то что уперся в стенку.
— Вы меня съедите? — Странный вопрос, на вид вроде не дурак, нормально разговаривает, все понятно, только заикается слегка и голос дрожит, но это наверно тембр такой. Оригинальный.
— Ага. — Улыбнулся мой друг, самой милой из всех кровожадных улыбок, и поковырял для наглядности пальцем в зубах. Вот сколько ему можно о гигиене говорить, руки грязные, а он их в рот сует. — Вот только спор у нас тут вышел. Оба печень сырую любим. Может поможешь? Рассудишь кому она достанется? — Все. Тушите свет. Он опять отрубился, и еще запах неприятный пошел. Вот зачем нужны такие неуместные шутки? — Чего это он. Я же пошутил. — Искренне удивился Рутыр. И получил от меня вразумительный ответ на свой тупой вопрос, локтем в упоминаемую им печень, благо что стоял точно позади и тянуться для дачи пояснений не пришлось
Юморист, твою дивизию. Что теперь делать-то? Вновь пришлось водой поливать и по щекам хлестать, валяющееся под ногами тело. Не сразу, но помогло. Глаза открылись и веками плешивыми захлопали, ресниц то, как и волос на голове нет, вот и шлепает лысинами, красавец наш. И голоском хриплым жалостливо так заикается:
— Не ешьте меня. Я вам пригожусь. Я много знаю, все расскажу. Не трогайте печень пожалуйста. — Прямо колобок из сказки: «Не ешь меня серый волк, я тебе песенку спою»
— Никто тебя есть не собирается. Мой друг, просто, пошутил так глупо? — Это уже я в разговор вступил, предварительно показав кулак себе за спину, где сопел обиженный Рутыр, у которого не очень со взаимопониманием получается. Ему бы гипнотизером работать в цирке надо, одной улыбкой в глубокий транс вводит. — Ты кто такой?
— Я хранитель света, кормилец свитяг. Зовут меня Свелира. — Пленник отвечал, постреливая мне за спину настороженным взглядом.
— Про хранителя света вроде понятно, а вот про кормильца нет.
— Вы точно меня не съедите? Разве вы не питаетесь каплютчи? — Он что совсем тупой? Ему же сказали, что это шутка.
— Никто тебя не тонет, мы даже кто такие эти каплютчи не знаем. Успокойся. — Я состроил самую доброжелательную рожу, какую только смог изобразить.
— Так это племя наше. — Он действительно перестал дрожать, подействовала моя волшебная улыбка.
— Ясно. — Я кивнул головой. — А кормишь ты кого?
— Так свитяг я кормлю. Они в лампах светятся. Им для яркости кушать надо.
— Угу. Значит в тех лампочках сидят свитяги. — Я ненадолго задумался. — Тогда вот что мне еще скажи. Где вы, такие добрые кормильцы обитаете, и чем живете?
— Так тут и живем, там дальше по тоннелю деревня. — Он замахал рукой в сторону тоннеля с другой от нас стороны. — Мы рабы Фаршира, хозяина нашего.