— Вы думать умеете вообще…, или вам головы нужны, чтобы только жрать в них…? Вы безоружные собираетесь напасть на обвешанных копьями и топорами воинов…? Бесславно сдохнуть хотите…?Слушать меня…! Собираемся и быстро уходим! Кто не согласен, пускай остается. Когда мы вернемся, во главе своих племен, мстить, то пинками проводим этих бесславно подохших тупиц к кострам предков, если конечно отыщем останки.
После такого моего спича, никто оставаться не захотел. Рожи в землю опустили и молчат. Как нашкодившие первоклассники, перед учителем. Детский сад, а не вожди племен.
До первого поселения добирались три дня. Никто нас не преследовал, и в засаде не поджидал. Ниндзя — дед, исправно добывал дичь. Швырнет, куда-нибудь в кусты, острую палку, и оттуда какую ни будь зверюгу тащит, золото, а не попутчик, хотя и ехидный гад. Так и кормил нас всю дорогу свежей убоиной. Ручьи тоже попадались довольно часто, потому и от жажды мы не страдали. В общем турпоход, а не побег из плена.
Первым, а для меня и последним пунктом в путешествии оказалось поселение Копшера. Я конечно же имею в виду, что никто меня тут не убил и в плен не взял. Меня тут за что-то уважали? Хрен его знает почему. Слухами борукс полнится. Великий герой Кардир, посетил их селение, да еще освободил их Фаста из плена.
Непременно последовавший бы за этим триумф с битьем головами о землю, и попыткой обильной обжираловки на вечернем пиру, могла остановить только моя многоцветная нецензурная речь. Которая и прозвучала, с объяснениями недопустимости подобного расслабления в данный момент.
Бывшие пленные Фасты были посланы. Нет, конечно, не туда куда ты думаешь. В свои поселения я их отправил, собирать воинов для страшной мсти. А также был найден доброволец, знающий дорогу и в мою вотчину, который также был отправлен по данному маршруту. Оставалось только ждать. Чем, собственно, я и занялся. Облюбовал прелестную, красочную поляну в лесу, где и обосновался в одиночестве со своей женой, под кронами деревьев.
Наконец-то первая брачная ночь. И пусть хоть одна сволочь помешает. Убью. Пять дней любви у костра в палатке из шкур, пролетели как один вечер. Сплошная романтика. Вот оно счастье. Выстраданное и заслуженное нами разлукой, страданиями и болью. Не променяю я такое ни на одну постель с балдахином, и даже на королевский номер в Гранд Отеле. Пусть там убогие кувыркаются, а для нас небо — одеяло, волшебные цветы — постель, ледяной ручей — душ, а светящиеся глаза любимой, божественные фонарики, освещающие душу. Одно плохо. Слишком быстро все это заканчивается, счастье увы — скоротечно.
Гонец прибежал конечно же, как обычно, не вовремя. Вежливо покашляв, у входа в палатку, сволочь такая, сообщил, что в поселок прибыло войско дольсящ, то есть мое. Послав его назад, по известному маршруту. Пошли и мы с женой туда же, покинув уютное гнездышко любви. Надо встречать своих фастиров. Но не дошли. Были остановлены примчавшимся на хатире Бутсеем.
Друг привел под уздцы Тузика, и белоснежную красавицу моей Ларинии, а также и привез комплекты новой одежды. Но какой! Не осточертевшие кожаные шмотки, а тканевые, шелковые одеяния. Моей спутнице, белоснежное платье, чем-то напоминающее покроем старое свадебное, и черный, свободный и удобный костюм мне. Ну и конечно же атрибуты власти Фаст Гроста, и его подруги. Шкуры сакуров на плечи, и обручи на голову, но с одним только новшеством, обручи теперь обтянуты кожей смайлюсов. Вот почему тогда хитрил Габсурдин. Удивили, ничего не скажешь. Очень красиво. У жены так вообще глаза заполыхали счастьем, сейчас вспыхнет, моя красавица. Царская чета из нас получилась, едрить колотить.
Вход в поселок смеяшев, моего войска вызвал фурор. Я сам офонарел от такого торжественного действа.
Первыми вошли всадники. Люди, с луками за плечами, и копьями в руках, гордо восседали на хатирах, в седлах, гарцуя по трое в ряд, и свысока посматривая на собравшихся. За ними пехота озбрассо, тоже по трое с огромными щитами и топорами, с ружьями на плечо, марширующие в ногу под звук барабана. Вот откуда? Когда они успели маленький барабан изготовить? Что там за прогрессор такой нашелся? Узнаю, кто такой, расцелую. До чего же здорово получилось. Вон и барабанщик, пацан совсем молодой, гордо вышагивает, сверкая довольной улыбкой, и лупя палочками по мембране.
Внезапно барабанный бой оборвался и строй воинов рявкнул: «Варяга», охренеть, аж мурашки по коже. Да уж. Удивили меня мои фастиры. Порадовали. Про местных вообще молчу. Бабы, так те вообще с открытыми ртами в обморок попадали, а мужики от зависти позеленели, хотя они ведь и так зеленые, куда вроде больше, и тоже замаршировали на месте, пытаясь повторять слова песни. Полный аншлаг.
Вот откуда, что берется. Построение шеренгами более-менее понятно откуда. Натренировались, когда к войне с бляхсами готовились. Но парад под барабанный бой? Песня? Я, конечно, много рассказывал про свой прежний мир, но что все это выльется в такое — не ожидал.
Возглавлявший парад Габсурдин, подъехал ко мне на своем хатире, вскинул руку, остановив этим жестом, и развернув мгновенно замолчавшее войско в мою сторону. Склонив в приветствии голову, в полной, образовавшейся в одно мгновение тишине, он громко, чтобы каждый смог услышать, рявкнул:
— Грост Фаст Кардир! Войско, по твоему требованию прибыло. — И кулаком в грудь: «Бабах».
Все. Вот теперь точно на хрен мне не сдавшаяся слава обеспечена. Теперь точно можно ожидать неприятностей. Закон подлости, веришь ты в его существование или нет, не важно, но он обязательно влепит по темечку со всей своей подлостью, и так рационально и виртуозно это сделает — ровно на столько, чтобы ты оглох, но не сдох, а помучался посильнее и подольше.
Суд
Поселок был пуст, если не считать древней старухи, опирающейся на корявую, суковатую палку, и подслеповато щурящуюся на незваных гостей, стоящую рядом с ритуальным костром. При моем приближении, она с кряхтением встала на колени и склонила голову в поклоне. Седые, длинные и довольно еще густые, не смотря на возраст, волосы, упали к моим ногам, оголив морщинистую, тонкую шею.
— Встань. — Я не мог этого видеть. Как не сильна была ненависть к этому подлому племени в моей душе, но все нутро противилось такому унижению старого человека. — Поднимись немедленно.
— Прости их Фаст. — Глухо прозвучал скрипучий голос прямо в землю, она не поднимала головы и не вставала. — Они только выполняли свой долг. Так поступил бы каждый из твоих воинов. Они давали клятву жизни, и выполнили ее до конца.
Внезапно рядом со старухой на колени упал Ниндю, и тоже склонил голову. Этому-то что тут надо?
— Выслушай ее Грост. Она достойна этого. Если бы просил кто-то другой, то я бы промолчал. Но ее, прошу. Послушай.
— Ну-ка встаньте оба немедленно. Для того, чтобы разговаривать не обязательно стоять на коленях, в унизительной позе. Терпеть этого не могу. Да и для вас я не Грост и не Фаст. Вы не давали мне клятвы. Поднимайтесь, и рассказывайте, что тут происходит?
Они не встали. Только плечи стариков вздрогнули при моем окрике, а головы опустились еще ниже.
— Конечно же ты вождь только своего племени. — Заговорил Ниндю еле слышно, словно с трудом подбирая, и выговаривая слова. — Но все эти воины пошли за тобой, и слушаются любого твоего приказа. Ты непререкаемый авторитет среди них, и любое твое слово закон.
Вот же твою мать. Этот дед раскрыл мне глаза. Ведь и правда, я за все время пути, к этому поселку, огромного разношерстного войска, не разу не слышал, ни от кого, слова: «Нет». Любую мою, тупую просьбу, не то, что приказ, бросались исполнять, и не только простые воины, но и Фасты. Все мои распоряжения выполнялись мгновенно и беспрекословно. Что-то мне это совсем не нравится. Попахивает очередными фастирами, которых мне и даром не надо. Да и какими к чертям собачьим, фастирами? Тут целой империей попахивает, воняет тут — смердит проблемами. Какой из меня Император? Я о себе позаботиться не могу нормально, а тут ответственность за тысячи, смотрящих тебе в рот индивидуумов. Полный бред. Я не хочу такого. Но как отказаться, если сам влез в это дерьмо по шею. Пищи, но тащи, и не скули.