После того Бьёрна отвезли домой к конунгу с большим почетом. Конунг отдал ему все боевое снаряжение, которое было у того витязя, и с этим вместе — меч тот Меринг; а поэтому Бьёрна с тех пор звали витязем».
Рассказ о происхождении меча Меринг — несомненно, главный сюжет всего русского фрагмента Саги о Бьёрне. Этот исландский наемник участвовал в войнах Владимира и, может быть, именно с печенегами. (Хотя, если доверять датировкам исландских королевских анналов, во время его пребывания на Руси Владимир находился в состоянии относительного мира с кочевниками.) Вероятно, в одном из сражений Бьёрн и получил тяжелую рану и вместе с тем завоевал право на обладание знаменитым мечом, ранее принадлежавшим другому витязю. Этот меч он привез в Исландию, где и сложилась сага о его подвигах.
Рассказ о русско-печенежской войне 992 года интересен еще в одном отношении. Предлагая единоборство, печенежский «князь» обещает не воевать три года в случае, если его воин потерпит поражение. При ином исходе поединка печенеги грозятся воевать «за три года». Для Руси, страны с оседлым, земледельческим населением, ставка в самом деле была высока. И печенеги, похоже, сдержали слово. Во всяком случае, летописи не сообщают ни о каких нашествиях с их стороны на Русь в течение 993–995 годов.
Эти три года передышки Владимир посвятил обороне своей страны от новых вторжений. Заложенная у брода через Трубеж Переяславская крепость стала одним из звеньев в целой системе оборонительных сооружений, протянувшихся вдоль южных границ Киевского государства.
Летописец рассказывает об их строительстве в статье 988 года:
«И сказал Владимир: “Не добро, что мало городов около Киева”. И стал ставить города по Десне, и по Востри (Остру. — А. К.), и по Трубежу, и по Суле, и по Стугне. И стал набирать мужей лучших от словен, и от кривичей, и от чуди, и от вятичей, и ими населил города, так как шла война с печенегами…»
Несколькими строками ниже летописец продолжил рассказ о строительной деятельности князя:
«В лето 6499 (991) заложил Владимир город Белгород и набрал в него много людей из иных городов, ибо любил этот город»{432}.
Строительство городов началось, очевидно, сразу же после Крещения Руси. Но не в один же год были возведены города по южным рекам и заселены «лучшими мужами» из северных областей страны! О походе Владимира к Новгороду «по верховные вой» летопись сообщает под 997 годом. «Верховные вой» — те же новгородские словене, кривичи, чудь, о заселении которыми южных крепостей летописец писал выше. Так что и трехлетняя отсрочка 993–995 годов оказалась недостаточной для воплощения в жизнь замыслов киевского князя.
Перечисленные в летописи реки — притоки Днепра — плотным полукольцом окружали Киев с юга, востока и запада. Пять рек — четыре линии укреплений, четыре барьера, защищавших столицу Руси. Десна со своими притоками Остром и Сеймом впадает в Днепр слева, чуть выше Киева по течению. Крепости, поставленные по этим рекам, прикрывали прежде всего Чернигов, столицу Северской (то есть заселенной северянами) Руси. Так же слева, но уже ниже Киева, в Днепр впадают сначала Трубеж, а затем Суда. В устье Суды находился город-порт Воинь, на Трубеже — Переяславль. Правый приток Днепра — Стугна. На ней — Василев, Тумащ, Треполь; за Стугной, дальше от Киева, у брода через Днепр, Витичев. От этих крепостей — рукой подать до Киева. Однако в глубине стугнинской линии обороны, между Стугной и Киевом, Владимир отстраивает город Белгород, свою главную военную базу{433}.
Владимир стремился не допустить повторения памятной ему трагедии 969 года, когда печенеги стояли у самых стен Киева. Новые войны с печенегами, тревожное ожидание на Трубеже, несомненно, оживили страшные воспоминания детства. Князь ставит крепости по возможности вблизи друг от друга — так, чтобы сигнальный огонь, разведенный в случае приближения неприятеля на башне одной из крепостей, был виден с другой. Теперь киевляне заранее узнавали о грозящей им опасности, и враг не мог подойти внезапно. На отдельных участках границы (например, по Стугне) крепости соединялись мощными земляными валами. Частично, наверное, были использованы валы, возведенные еще в незапамятные времена предшественниками славян, жившими в Поднепровье. Славяне называли их «Змиевыми» и верили, будто прежние богатыри-исполины впрягли в плуг гигантских змиев и так прочертили борозду, оградив свою землю не только от нежданного врага, но и от злых чар.
На пограничье, в чужом для русских «чистом поле», гуляли «заставы богатырские», воспетые сказителями русских «старин». Здесь несли службу богатыри, соратники и сподвижники «ласкового князя» Владимира.
Зимой 1007 или 1008 года укрепления Владимира описал немецкий миссионер епископ Бруно Кверфуртский, оказавшийся на Руси по дороге к печенегам, среди которых он намеревался проповедовать христианскую веру. По его словам, «крепчайшая и длиннейшая ограда», которой Владимир «из-за кочующего врага… укрепил со всех сторон свое царство», соединяла «холмы», возвышавшиеся над местностью. Каково было происхождение этих холмов — естественное или, может быть, искусственное, — Бруно не сообщил. В «ограде» были устроены ворота, очевидно, особым образом защищенные. Провожавший Бруно до границ своих владений Владимир подъехал к одним из ворот и, спрыгнув с коня, взошел на холм. Но переходить рубеж, ступать на чужую, враждебную землю он, кажется, не стал{435}.