Впоследствии рассказ Марвази был использован в сочинении ал-Ауфи. Однако персидский писатель сообщил ряд дополнительных подробностей, отсутствующих у его предшественника:
Русы… «почувствовали склонность к религии ислама и сделались мусульманами; их побуждало к этому желание получить право вести войну за веру. Они отправили послов к хорезмшаху; послов было четверо, из родственников царя, правившего вполне самостоятельно и носившего титул Буладмира… Когда послы пришли к хорезмшаху, он очень обрадовался их желанию принять ислам, пожаловал им почетные подарки и отправил одного из имамов, чтобы научить их правилам ислама. После этого они все сделались мусульманами…»{176}
Известие об обращении русов в ислам в сокращенном и сильно дефектном виде сохранилось также в двух других, более поздних сочинениях. Одно из них принадлежит персу Шукруллаху (XV век), другое — турецкому писателю Мохаммеду Кятибу (XVI век){177}.
Легко увидеть, что мусульманский рассказ имеет существенные отличия от летописного. Совершенно по-другому оцениваются в нем результаты посольства русов; само посольство направлено не в Волжскую Болгарию (как в летописи), а в Хорезм; иначе названо число послов и т. д. Но и тот, и другой рассказы — поздние, и вышли они из прямо противоположных лагерей — христианского и мусульманского. Само обращение Владимира к мусульманским правителям за разъяснением мусульманской веры было, конечно, далеко не рядовым событием. Мусульманский проповедник (имам), очевидно, отправился в Киев для непосредственных переговоров с князем. Результат этих переговоров был отрицательным. Но под пером автора-мусульманина результат переговоров переосмыслен — отсюда, очевидно, и возникло предание об обращении русских в ислам. Известно: если в действие вступает интерес, то от желаемого до действительного — один лишь росчерк пера.
Мы уже определили фрагмент летописного текста как своего рода антимусульманский памфлет. Теперь перед нами антихристианский мусульманский памфлет, причем типичный для исламской литературы. Учение Христа изображено мусульманскими авторами как вредная религия, оказывающая разлагающее, изнеживающее влияние на своих последователей. Результаты крещения — нужда, бедность и слабость в военном отношении. Именно в этом смысле христианству противопоставляется ислам.
Сравнивая летописный рассказ с известиями арабского и персидского авторов, исследователи приходят к выводу, что русское посольство, посланное Владимиром в Болгар, было направлено оттуда в Хорезм, куда сами болгары обращались за разъяснением своих религиозных вопросов{178}. Это вполне может быть, хотя нельзя исключать и того, что речь идет о двух различных посольствах, близких по времени и, может быть, по целям. Во всяком случае, итоги военных действий князя Владимира на Волге и в Хазарии делали желательным урегулирование отношений между Русью и Хорезмом.
Насколько серьезной и искренней была заинтересованность Владимира в исламе? Действительно ли он допускал возможность принятия этой религии в качестве государственной на Руси? Ответ на эти вопросы не так прост, как кажется. С самого начала своего существования Русь находилась на стыке Запада и Востока, ощущая влияние как с той, так и с другой стороны. Возможность выбора у Владимира действительно была. Начиная войну на Волге, Владимир, как некогда его отец, поворачивал Россию лицом к Востоку, входил в соприкосновение с мусульманским миром; усиление влияния ислама на Русь становилось неизбежным следствием этого. Мы уже говорили о том, что путь в страны ислама был хорошо знаком древним русам. В X веке они неоднократно разоряли мусульманские области вдоль западного и южного побережий Каспийского моря. Иной раз эти набеги заканчивались неудачей, но чаще приносили богатую добычу. Современники Владимира, несомненно, хорошо помнили об этом.
«Восточный поход» Владимира, однако, не получил продолжения. Более того, он стал своеобразной прелюдией к событиям на совсем другом театре военных действий. Присоединение Тьмуторокани к Киевскому государству неизбежно (как и во времена Святослава) требовало урегулирования русско-византийских отношений, становившихся главными для Владимира. Не исключено, что, разыгрывая «мусульманскую карту», вступая в демонстративные переговоры с правителем Болгара или эмиром Гурганджа относительно возможностей принятия ислама, Владимир лишь стремился оказать нажим на Константинополь, попросту шантажировал византийских василевсов угрозой выхода Руси из числа возможных союзников Империи.
В то же время нельзя исключать, что интерес Владимира к исламу был вполне искренним. Поиски своей веры всегда нелегки, и далеко не сразу человек находит свой путь в жизни. Ислам не был чем-то совсем уж неизвестным для киевского князя; он имел возможность оценить его как сильное и цельное учение, подчиняющее себе десятки тысяч людей и дающее им силы и волю для отстаивания своих идеалов. Вероятно, Владимир пытался примерить это учение и на себя лично, соотнести его со своими собственными чаяниями, но — после серьезного размышления — все же решительно отверг.
В биографии Владимира эпизод с «испытанием» магометанской веры весьма показателен. Он высвечивает многие стороны в характере князя, частью уже знакомые нам, — готовность к нестандартному, неожиданному решению, крутому повороту в выборе союзника, стремление «выжать» из ситуации максимум того, что та может дать.
В конце концов Владимир повернулся в другую сторону — а именно в сторону Византии, обозначив это направление своей политики как главное. Драматические события в Империи в 986–988 годах (о которых мы будем говорить в следующей главе) сделали политику религиозного давления и шантажа попросту ненужной. Обращения Руси в ислам не произошло, да и не могло произойти. Слишком прочными и устойчивыми оказались ее связи со странами христианского мира — славянскими соседями, Византией, Германией. Но этот однозначный выбор между Востоком и Западом, сделанный князем Владимиром в пользу последнего, дался нелегко.