Сниматься в фильме «Наш дом» (режиссер В.Пронин) вынудило безденежье. Нужда заставила сняться там, где можно было обойтись статистами. Попал он на съемки по приглашению И.Мансуровой — второго режиссера, которая заметила Высоцкого и Пушкарева еще во время съемок фильма «Живые и мертвые».
Высоцкому достался здесь лишь маленький эпизод — герой влез на крышу автобуса телевизионщиков, снимающих встречу москвичей с экипажем космического корабля «Восход-1», и, сдвинув ладони рупором, выкрикивает имя своей девушки, а из автобуса выскакивают двое, и один из них, в наушниках, окорачивает «залетевшего» героя: И голосом тем самым — голосом Высоцкого.
Сначала «Таганка» была известна не как политический театр, а как поэтический. Политическим театром «Таганку» сделали журналисты. Поначалу сам Любимов всегда настойчиво от этого эпитета открещивался: «Мне пришили ярлык, что Театр на Таганке — политический театр, но это неправда». Позднее статус политического театра Любимову понравился, и он любил это подчеркивать.
Поэтическим театр сделал тоже не Любимов — пришло время, когда поэзия просилась на сцену. Студенты и молодая интеллигенция конца 50-х — начала 60-х, возраст которых предопределял их тягу к лирике и общественной активности, хотели слышать о себе, поделиться личным, а поэты — реализоваться в глазах и своих, и читателя. Как результат — литература, и, особенно, поэзия, вобравшая в себя и «злобу дня», и лирику, естественным образом вышла из кухонь и квартир в залы, на площади, на стадионы, на театральные площадки. В стране поэтический «бум». Миллионные тиражи стихотворных сборников, Лужники, Политехнический музей... Поэты держали верх над всеми жанрами литературы. Появились новые имена: Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский... Чуткий к настроениям в обществе главный режиссер «Таганки» уловил дух времени.
Из воспоминаний А.Вознесенского о В.Высоцком: «Он часто бывал и певал у нас в доме, особенно когда мы жили рядом с «Таганкой»... Там, на Котельнической, мы встречали Новый 1965 год под его гитару».
Своими впечатлениями о Высоцком на этом новогодии делится театральный журналист Майя Туровская: «Это было при нас, это с нами...
Еще сравнительно негромкая, окуджавоголосая Москва. Еще не так давно обновленная «Таганка», куда ходят не на актеров, а если на актеров, то на Губенко — блестящего выпускника ВГИКа, сыгравшего на выпуске Артуро Уи. Еще магнитофоны не с кассетами, а с бобинами — старая громоздкая «Яуза», у отдельных счастливцев сумасшедшая роскошь — UHER.
вот с чужим, со страхом и упованием довереннымотправляюсь на Котельники, к Андрею Вознесенскому и Зое, где будет петь объявившийся и, говорят, неканонический «бард», молодой артист «Таганки» Высоцкий.
У каждого свое воспоминание о первом столкновении с феноменом Высоцкого. Для меня это ощущение неожиданной, накатившейся почти физически силы звука. Трудно было представить, что этот парнишка, сложения почти тщедушного, с лицом обыкновенным и ширпотребной гитарой, начав непритязательно с чужого сможет голосом приподнять нас со стульев, а потом приплюснуть к ним, а магнитофон, непредусмотрительно настроенный на средний регистр, сразу и безнадежно зашкалит.
Это было начало, и в юношеском его голосе еще не было бешеной, задыхающейся хрипоты последнего дыханья. Зато из удачи звука, из незатейливой блатной экзотики вылуплялись — наисовременнейшая, грубая и изнаночная, но чистейшая лирикаи будоражила неожиданная громкость исповеди. Блатарь был всего-навсего первым из множества его внесценических образов, но мы еще не знали этого, а артистизм создателя был такой высокой пробы, что образ готовы были посчитать за автопортрет. Это сразу создало вокруг Высоцкого то электрическое облако популярности и опаски, которое искрило и давало разряды до самой его смерти».