Алексей Певчев: Впервые оценить всю мощь поэтического гения Высоцкого мне удалось в восемь лет. Произошло это в день его смерти. Мы с родителями заехали к их подруге, Нонне Келдыш, члену семьи выдающегося математика. Помню катушечный магнитофон и крутящиеся бобины с записями Высоцкого. Перед его портретом стояла зажженная свеча… В тот вечер я впервые услышал не популярные песенки с миньонов – «Жирафа», «Утреннюю гимнастику», которые может воспринимать ребенок, – а всю его мощь. Весь этот совершенно необычайный порыв Высоцкого! Плюс ко всему люди вокруг, воспринявшие смерть Высоцкого как уход родного человека. Помню, это продолжалось часа три или четыре. Мне врезались в память песни Высоцкого, звучавшие с магнитофона: «Дом на семи ветрах», «Райские яблоки», «Кони привередливые». Сложные для детского восприятия песни, и, вероятно, понять их до конца я был не в состоянии. Но энергия – просто била наповал!
Записи Высоцкого были во многих семьях особой гордостью. Как, например, корешки подписных собраний сочинений классиков в мебельных «стенках».
Александр Чистяков: Когда умер Высоцкий, мне исполнилось всего десять лет. Но его песни у нас в доме звучали всегда: мой отец был меломаном. У нас было не только несколько катушек с записями Высоцкого, но и совершенно редчайшая вещь: оригинал французского диска-гиганта. Брат отца служил в лондонском посольстве, и этот диск был специально привезен из Англии. Мне на всю жизнь передалось увлечение творчеством Высоцкого. Например, когда я служил срочную службу в Венгрии, то купил там сборник «Нерв», который гордо привез в Москву.
Хотя французский диск – уже совсем что-то из разряда небывальщины. О подобном можно было только мечтать! Обычный советский ребенок знакомился с песнями Высоцкого на отечественных магнитофонах, тех, что нещадно скрипели при воспроизведении записей. Но это еще полбеды. Хуже, что сами записи являлись копиями какого-то совершенно немыслимого количества перезаписываний. А потому – шипели и заедали.
Дмитрий Дарин: В моем раннем детстве был такой большой магнитофон – скошенный, желтый. Сверху – бобины с пленкой. У отца, помню, был записан Высоцкий – в том числе песня про Лукоморье. Меня она тогда буквально завораживала – такая вот необычная сказка. Хотя я даже не знал, кто это поет. Это уже потом я услышал среди мальчишек во дворе про Высоцкого. Помню, что все это жуткое шипение на записи делало ее еще более интересной и загадочной. Думаю, так Высоцкого и слушали везде в народе – через этот скрип на записи.
Песни, что с таким вниманием пытались расслышать на шипящих записях, пошли в народ. Думаю, именно тогда музыкальные школы Советского Союза столкнулись с серьезным оттоком учеников, занимавшихся по классу фортепьяно или скрипки – и желающих теперь учиться в гитарных классах.
Мария Богдашевская: Когда в детстве я училась в музыкальной школе, по классу гитары, все мои однокашники мечтали петь песни и при этом сами себе аккомпанировать на гитаре. И все мальчики хотели петь именно «как Высоцкий»: классические гитарные романсы как-то не прельщали молодых людей. А Высоцкий – это было модно, мощно, красиво. Это было круто! Многие юные мальчики даже специально пытались петь «с хрипотцой» – под Высоцкого.
Высоцкий стал для молодого поколения своеобразным символом свободомыслия, независимости от всех тех идеологических штампов, что пытались назойливо вдолбить им в головы некоторые взрослые. Это была своеобразная революция – в восприятии мира, общества и себя в нем, к которой отчаянно будил неподконтрольный властям бард.
Олег Черемных: В 1969 году моему старшему брату родители подарили магнитофон «Чайка-66». И в нашем доме зазвучал рок: «Битлз» и многое другое. Я с десятилетнего возраста влюбился в эту музыку, принципиально игнорируя всех отечественных исполнителей. На русском языке у нас дома был только Высоцкий: мощь, энергия, живые образы, правда жизни. Появлялись, правда, иногда в доме записи Вертинского, Аркадия Северного, но их быстро стирали. В 1975 году мы с отцом были в Питере, в первый же день он купил мне магнитофон «Маяк-202», и, пока отец в течение недели ходил в гости к нашим родственникам, я осел дома у своего ровесника, который приходился мне родней, и на новый магнитофон переписывал альбомы западного рока из его коллекции. Родственник оказался знатным меломаном. Я с удивлением узнал, что из всех отечественных исполнителей у него тоже записан один лишь Высоцкий, но зато – целое море записей! Помню, я тогда переписал у него Высоцкого – по принципу: все, что есть!