Сергей Нырков: Я впервые услышал его в 1971 году, когда мне было девять лет. Думаю, с этих пор я с песнями Высоцкого больше и не расставался. Это был самый известный поэт, певец, актер, которого вообще когда-либо слушали!
Мои собеседники признавались: «Высоцкий буквально окрасил мое детство своими песнями. Это был мой маленький школьный секрет — потому что учителя не одобряли моего увлечения». Впрочем, не только испуганные «возможной крамолой» педагоги, но и пионерско-комсомольские функционеры также с большой настороженностью относились к вольным песням. Ко всему тому, что не передают по государственному радио.
Андрей Левицкий: Я первый раз услышал песни Высоцкого, когда мне было шесть лет. Праздновали юбилей сестры моей бабушки — папа пришел, принес бобинный магнитофон. Я услышал тогда песню:
На меня тогда и хриплый голос, и сама песня произвели просто колоссальное впечатление! Я ее тут же запомнил и стал напевать в школе, в первом классе. В том числе и такие слова:
На меня все учителя смотрели буквально с ужасом: ведь я пел какую-то блатную, по их мнению, песню. А я с того самого времени запомнил ее на всю жизнь. Но не может маленький ребенок, если только на него это самым сильным эмоциональным образом не воздействовало, запомнить какие-то стихотворные строчки на всю жизнь!
Высоцкого на одном из концертов как-то объявили в качестве большого друга альпинистов. В соответствующей главе дойдем и до скалолазаний. Но то, что Высоцкий был кумиром советских мальчишек, неформальным лидером тех, кого райкомовские дяди упорно хотели именовать юными ленинцами, — тут даже и спорить как-то неуместно.
Александр Цуркан: Песню «Если друг оказался вдруг» мы все в детстве знали и пели, любимая была песня. У нас в семье песни Высоцкого слушали сначала на маленьких гибких пластинках. Магнитофон появился уже позже, где-то в 70-х годах. Когда я отдыхал в пионерлагере — мне уже было лет тринадцать, — помню, все говорили, что есть вот такой Высоцкий, которому все позволено, который все может назвать своими именами. Среди детей даже было разлито это чувство: гордости и радости — что Высоцкий очень веселый, любит жизнь и поет очень необычные песни. «Чуду-юду я и так победю…» — эту песню мы пели как детскую, когда она только появилась, она же как считалка воспринимается. Вроде и нелепость на первый взгляд, но были там и простота, и искренность, и они попадали прямиком в детское сердце. «…Мне бы выкатить портвейну бадью… // Мол, принцессы мне и даром не надо…» Мы даже и не понимали толком, что еще за «бадья портвейна», но когда слышали — нам было смешно, что герой отказался от принцессы и выбрал какую-то там бадью.
Анатолий Сивушов: Я впервые услышал Высоцкого совсем маленьким. Во дворе звучали песни, спетые для советского человека совершенно каким-то нестандартным голосом, особо, удивительно. Играли, помню, песни из цикла его сказок «В королевстве, где все тихо и складно». Мне было лет двенадцать, и не обратить на это внимание было невозможно, ведь песни Высоцкого очень сильно выбивались из всего, что мы обычно слышали по радио, по телевизору. Это сразу запало в душу и запомнилось!
…Детские увлечения потому и именуют «детскими», что считают чем-то таким несерьезным, не стоящим особого внимания. Мол, чем бы дитя не тешилось! Поэтому и реакция родителей на странные вкусы любимого чада была разной. Например, непонимание, этакое тактичное пожимание плечами.
Сергей Ерахтин: Когда мне было всего три года от роду, я — не выговаривая тогда еще букву «р» — распевал повсюду песню Высоцкого «Москва-Одесса»: «Мне это надоело челт мозьми, и я лечу туда, где плинимают!» Взрослые считали, что это у меня такая новая странная игра. А потом, 25 июля 1980-го, когда я с мамой был в доме отдыха в Казахстане, по радио сказали: «Сегодня умер актер театра и кино Владимир Высоцкий». Я очень громко заплакал: по-детски, со жгучей обидой. Мама и наша соседка за столом в буфете, волнуясь, стали наперебой меня спрашивать: «Сережа, что случилось?!» Я посмотрел на них и выкрикнул отчаянно: «Вы что, не понимаете?! Высоцкий умер!» Мне было тогда семь лет.