— У тебя и так «Интервенция» за плечами, после этого отказа они тебе вообще не дадут работать. — И он повез меня к Юматову и познакомил нас. — Бирюкова будет играть Жора и сделает это очень хорошо.
С годами у меня притупилась острота впечатления от этого его поступка, но тогда я был потрясен. Он был сложным и неоднозначным человеком и в каких-то мелочах мог допустить слабость и непоследовательность, но в ситуациях главных, определяющих он поражал нравственной силой своих решений.
Только актер может понять, что такое добровольно уступить роль, которую ты выносил, с которой сжился и которую практически сам сочинил.
Мало того, Высоцкий написал для картины песни и помог Юматову, который до этого никогда не пел в фильмах и, естественно, очень нервничал, — помог так же, как он в свое время помог Копеляну. Все время, пока трудно, с паузами делалась эта картина, он был с нами, приходил на записи, смотрел материал. На премьеру в Дом кино пришел торжественный, с Мариной и ее сестрой. Потом во время премьерного застолья в доме моей матери много пел.
Он очень любил театр — долгое время это было фактически единственное поле деятельности для его кипучей, разносторонне одаренной натуры. Однако театра ему всегда было мало. Как человек действия, он быстро стряхивал с себя груз очередного поражения и с прежним азартом продолжал битву за свое искусство.
После нескольких лет, полных тщетных надежд появиться наконец на киноэкране в интересной работе, он решил, что в его положении пассивно ждать случайных режиссерских предложений не приходится.
Однажды, во время съемок «Одного из нас», он принес мне сценарий, действие которого происходило в Одессе, только что захваченной фашистами. Единственным действующим лицом был краснофлотец, забаррикадировавшийся в башне на крыше высокого дома. Башня была окружена врагами; положение героя безнадежно. И вот в последние считанные часы перед ним проходит вся его жизнь. Вместе с тем он мечтает о будущем, которого у него не может быть, пишет на стенах башни стихи, поет… Сценарий напоминал знаменитый французский фильм выдающегося режиссера Марселя Карне «День начинается», однако был противоположен по смыслу, кроме того, в нем звучала неповторимая интонация Высоцкого, эмоциональная насыщенность, свойственная его песням. Этот сценарий остался нереализованным.
Другую свою кинематографическую идею он предложил мне уже после окончания «Одного из нас». Однажды он вместе с кинодраматургом Артуром Макаровым показал мне вырезку из газеты, в которой излагалась необычная история, приключившаяся с капитаном дальнего плавания. Перебивая друг друга, он и Макаров говорили мне о соблазнительных драматургических возможностях, заложенных в этой истории. Вообще у Высоцкого особый интерес вызывали люди романтических профессий: геологи, капитаны дальнего плавания, знаменитые спортсмены, контрразведчики, альпинисты, старатели… Помню, меня их предложение очень заинтересовало. Я сходил на «Мосфильм» в свое объединение, потом к директору студии. Ходили к директору «Мосфильма» и Высоцкий с Макаровым. Однако наши попытки заинтересовать руководство успеха не имели. Так рухнул еще один кинематографический замысел Высоцкого. И таких несостоявшихся замыслов у него было немало.
Не секрет, что у Высоцкого практически не было ни одного официального концерта. Его выступления проводились, как теперь принято говорить, «неформальными организациями». А он мечтал о скромной, но официальной персональной афише, которую имели солисты самой захудалой провинциальной филармонии.
Я помню, как в начале «застойных» семидесятых годов заместительница директора Бюро пропаганды советского киноискусства пообещала ему официальные концерты в Таллинне, наконец с его официальной персональной афишей. Для этого Высоцкому, уже тогда ведущему театральному актеру, устроили унизительный экзамен, заставляя его читать стихи и басни из школьной программы. А кончилось это тем, что объявленные концерты отменили, за проданные билеты вернули деньги, так что долгожданную официальную персональную афишу Высоцкий так и не получил.
В то же время — в начале 70-х годов — в издательстве «Детская литература» появилась возможность издать сборничек детских стихов. И Володя мгновенно увлекся этим — работал самозабвенно, не отрываясь. Закончив очередное стихотворение, сразу же читал его многочисленным приятелям. Читал с удовольствием, на разные голоса, очень смешно, с подлинным эстрадным блеском. Стихи всем нравились, однако в издательстве ему все время вносили поправки. Помню, как однажды один из его тогдашних друзей художник Борис Диадоров возил Володю в «Детскую литературу» на своей машине. Вернулись они усталые, притихшие… Сборник «задробили» — говорят, инициатором этого акта был тогдашний главный художник издательства.