Выбрать главу

Но вернемся к началу нашей встречи. Я обратил внимание на то, что чем глубже вживался он в свою роль, чем успешнее шла подготовка актерской пробы, тем все чаще предрекал он свой успех, не скрывая, что его что-то тяготит. Однажды он сказал мне: «Все равно меня на эту роль не утвердят. И ни на какую не утвердят. Ваша проба — не первая, все — мимо. Наверное, "есть мнение" не допускать меня до экрана».

А после кинопробы, в которой подтвердилась принятая нами формула и сложность характера проявилась уже в небольшом отрывке, Володя, отозвав меня в сторону, сказал: «Разве только космонавты напишут кому следует. Я у них выступал, а они спросили, почему я не снимаюсь… Ну, и обещали заступиться».

Видимо, письмо космонавтов дошло. Володю утвердили на роль, и мы отправились в Евпаторию на съемки.

Я уже знал о всенародной славе Володи, и то, что произошло на одной из первых съемок, проиллюстрировало это. Но этот эпизод счастливо отличался от обычной шумихи, дешевого ажиотажа при появлении на горизонте «кинозвезды», раздающей автографы и улыбки. Любовь к Володе была почтительной, нежной, выражала себя скорее как родственная привязанность и забота.

Мы снимали на берегу моря. Фон Корен делал утреннюю зарядку, а дьякон Победов, наблюдая за ним, как обычно, громко хохотал.

Неожиданно большой прогулочный катер подвалил к берегу, и молодой «культурник» обратил внимание туристов на какое-то, видимо, достопримечательное место. Хотя до катера было метров сто, но он нам помешал, и мы объявили короткий перекур. Я заметил, что туристы гида своего не слушают, а смотрят в нашу сторону, дружно навалившись на один борт так, что катер заметно накренился. И хотя гид свой рассказ закончил, катер и не думал отходить. На берег спрыгнул капитан — совсем юноша, — направился к нам, вернее, не к нам, а к Володе, курившему в сторонке. От смущения он забыл поздороваться и, остановившись на почтительном расстоянии, как солдат перед генералом, пригласил Володю подняться на катер и выпить холодного пива, не забыв добавить, что оно чешское. Володя, понятно, вежливо отказался, сказав, что он на работе. Капитан еще больше смутился, постоял, держа руки по швам, и попросил разрешения прислать ящик чешского к месту съемки. Получив отказ, он печально улыбнулся и пошел к катеру. А мы, не желая терять драгоценного времени, начали репетировать. Но только приступили к делу, как появился матрос с большой сеткой яблок и, влюбленно глядя на своего кумира, голого до пояса и с гантелями в руках, протянул ему сетку.

— Кушайте на здоровье!

Мы объяснили матросу, что хотя подобное внимание очень трогательно, но мешает работать. А Володя что-то рявкнул в подтверждение. Парень не знал, как поступить, все оглядывался на катер, ища поддержки, и, наконец, медленно и виновато побрел обратно со своим подарком.

Мы продолжали работать. Съемка была с диалогом, звукооператор обрадовался наступившей тишине. Катер между тем, постояв с полчаса, медленно, будто нехотя, отвалил. И вдруг грянул во всю мощь динамик на крыше рубки: «В меня влюблялася вся улица и весь Савеловский вокзал, я знал, что мной интересуются, но все равно пренебрегал…» Песня гремела над морем, как подарок Володе вместо пива и яблок, как жест любви и признательности. Ветер дул в нашу сторону, и хрипловатый голос долго не утихал, песня была длинная, а мощи у динамика было не занимать. Туристы махали платками и, казалось мне, подпевали хором…

Критика высоко оценила работу Высоцкого. О фон Корене писали как о его несомненной удаче. На Международном кинофестивале в Таормина, в Сицилии, я узнал, что этот успех Володи был отмечен в 1978 году призом за лучшую мужскую роль. Наша страна в этом фестивале раньше не участвовала, и никто, в том числе и Володя, об этой высокой награде не знал. Вернувшись в Москву, я хотел обрадовать Володю, но он был в отъезде. А потом я надолго уезжал и все никак не мог сообщить об этом, все откладывал. И к великому огорчению… опоздал. Но я забегаю вперед.

Года через два после «Дуэли» мы встретились вновь. Я увидел его в буфете "Ленфильма", мы радостно обнялись, и он, как обычно, без церемоний, как-то по-свойски сказал мне, что надо бы нам опять встретиться на съемочной площадке. Я готовился в это время к работе над повестью Павла Нилина «Дурь» (сценарий назывался «Единственная») и еще не приступал к подбору исполнителей. Но авансом дал обещание пригласить Володю на одну из ролей.

И эта роль вскоре определилась. Руководитель клубного кружка песни. Несостоявшийся «гений». Неудачник с какой-то жизненной тайной, поломавшей судьбу. Несомненно, человек способный, но не добившийся ни славы, ни успеха. Его песня давно спета, а друзья, хоть и посредственности, стали «звездами» эстрады, не вылезают из-за границы. У него же в жизни осталась лишь усталость, а к ней в придачу зависть.' И опять на этой почве созревает разрушительный комплекс неудачника. Опять комплекс, какое-то отдаленное и совершенно на другой почве, в другое время родство с зоологом из «Дуэли».