Так получилось, что сначала мы познакомились с отцом Володи — Семеном Владимировичем. Этот крепкий жизнерадостный человек произвел на нас самое приятное впечатление. Помнится, мы совершенно искренне ему вслух позавидовали: какое счастье иметь такого сына! Семен Владимирович ответил шутливо: «Весь в меня пошел!» Но чувствовалось, что он душевно гордится им — а ведь это было еще в те времена, когда записи Володи считались чуть ли не криминальными, да и приписывали их разным авторам, даже уголовникам.
Мы попросили Семена Владимировича передать сыну горячий привет и свое восхищение его творчеством. Высоцкий-старший был польщен и обещал непременно передать наши слова Володе. Свое обещание он сдержал: уже через несколько дней позвонил Володя, мы встретились, познакомились. С этого времени и началось наше общение.
Стремительный, ладный, очень подвижный — хотя и без всякой суеты — Высоцкий прямо-таки источал лучезарное обаяние. Наверное, не будет преувеличением сказать, что это обаяние было главной чертой в проявлении его человеческой личности. На протяжении последующих лет мы много раз имели случай убедиться, что под воздействие этого обаяния подпадали буквально все, кому посчастливилось лично узнать его: кажется, невозможно было, познакомившись, не полюбить его навсегда!
И ведь это наверняка не было пресловутое «актерское» обаяние — желание и умение выглядеть привлекательным; это было естественное свойство его души. Когда мы «проходили» с ним житейские принципы Глеба Жеглова — «…разговариваешь с людьми, чаще улыбайся, людям это нравится; умей внимательно слушать человека и старайся его подвинуть к разговору о нем самом; для этого найди тему, которая ему близка и интересна; а это получится, если проявишь к человеку искренний интерес…», — Володя хохотал до слез, повторяя: «Ну надо же, я не задумывался над этим, не формулировал — а ведь всю жизнь веду себя точно так же… Все-таки я — вылитый Глеб Жеглов…»
Встречались мы, к сожалению, не так уж часто, обычно «по поводу»: то у нас новая публикация, то у Высоцкого премьера. Но бывало, он забегал на огонек с новыми стихами, песнями — и неизменной своей красной гитарой, которую мы прозвали «Страдивари». И начиналось пиршество души: Володя настраивал гитару, пел. И лирику, и баллады, и шутки — все, что написал, пока мы не виделись. И прежние — на бис. Чаще всего мы восхищались новыми произведениями, но кое-что вызывало и замечания, ведь он работал очень много и «отходы производства» случаются в мастерской даже самого большого художника. К замечаниям Высоцкий относился поразительно: с любопытством, с острым и доброжелательным интересом. Чаще всего выслушивал без комментариев. Иногда соглашался. Реже спорил. Но в окончательных редакциях песен, с которыми он выходил на широкую аудиторию, мы видели время от времени переработку по нашим замечаниям, это было приятно, свидетельствовало о доверии к нашему вкусу.
Разумеется, главное, что было в нашем общении, — это разговоры. Мы обсуждали, обычно очень горячо, массу самых разнообразных проблем — ох политических и литературных до чисто житейски-бытовых. Собеседником Высоцкий был отличным, он с ходу заряжал разговор высокой энергией своей заинтересованности в предмете.
Особенно интересными были разговоры о политике, главным образом внутренней. По инерции принято считать, что Высоцкий был «леваком», крайне левым. И при том западной, так сказать, ориентации. По нашим наблюдениям, оно не совсем так. Прежде всего он был горячим патриотом в лучшем смысле этого слова: искренне и просто любил свою землю, свой народ, свой город, остро ощущал свою творческую связь с родными корнями и зависимость от родной аудитории. Это, разумеется, не мешало ему живо интересоваться всем, что происходит на Западе, особенно в области политики и культуры (он всегда был хорошо информирован), а в личном плане — радоваться выходу новых своих заграничных пластинок и вообще растущей популярности за рубежом. К примеру, Володя не без гордости рассказывал, что некая «браконьерская» фирма нелегально, через взятку звукооператору, записала один из его концертов в Нью-Йорке (а может, в другом городе США, сейчас не вспомнить) и через несколько дней уже вовсю торговала пластинками без наклейки, только с надписью «Поет Высоцкий»; пришлось самому, за немалые деньги, покупать собственный диск.
Но это были косвенные, чисто человеческие забавы. Главные его слушатели и почитатели жили здесь, на родине, о них и для них он писал и пел. Он пел правду о нашей жизни, о наших людях, правду о хорошем и правду о плохом. Вот эта простая правда и не давала покоя всем тем, кого он называл «серой бюрократической сволочью», против кого он каждый день шел на бой.