«У меня голос всегда был такой, как раньше называли «хрипатый», а теперь из уважения говорят «с трещиной». А я, когда еще был малолеткой и вот таким пацаном читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили: «Надо же! Какой маленький, а как.пьет!» ...Я, конечно, подпортил голос там и куревом, и другими делами, но все-таки он у меня всегда был глуховатого тембра, низкого». [Очень похожий на голос отца.] (11)
«Война в его детской памяти осела тяжестью длинных-предлинных переездов в товарных вагонах, изможденными лицами раненых и изголодавшихся людей, недоеданием, бомбежками, смертью родных. «Его дядя — мой младший брат Володя, и тетя — моя старшая сестра Надежда, погибли в начале войны»,— рассказывает Нина Максимовна». (3)
«В конце июля сорок первого мы эвакуировались вместе с Володей на Урал. Уезжали с детским садом московской парфюмерной фабрики «Свобода». В этой системе работал Владимир Семенович — дед Володи. Там всех наших детишек поселили в помещении бывшего клуба, который переоборудовали [под детский сад].
Я работала приемщицей сырья — доверенной от завода. Это спиртзавод № 2 имени Чапаева, который, как и фабрика «Свобода», входил в состав Пищепрома. Затем работала в лаборатории завода. Володя жил вместе с другими детьми отдельно от меня». (9)
«Вскоре [после начала войны] мы выехали с сыном, [в село Воронцовка Бузулукского района Оренбургской области], вместе пережили все трудности эвакуации. Жили в селе, иногда я приносила ему с работы чашку молока, он ею делился с другими детьми, говоря при этом: «У них здесь мамы нет, им никто не принесет». (3)
«А еще запомнился такой эпизод. Это в [Воронцовке] было... Вовочка жил там в помещении детского сада, я работала на лесозаготовках. Виделись мы с ним редко. И вот, во время одной из наших встреч, он вдруг спрашивает меня: «Мама, а что такое счастье?» Я удивилась, конечно, такому взрослому вопросу, но как могла объяснила ему. Спустя некоторое время при новой нашей встрече он мне радостно сообщает: «Мамочка, сегодня у нас было счастье!» — «Какое же?» — спрашиваю я его. «Манная каша без комков». (4)
«В Москву вернулись через два года. Когда проводили по Мещанской колонну пленных фашистов — это было в июне 1944 года,— подросший сын спросил у матери: «Как по-немецки будет «долой Гитлера»? Затем кричал громко из окна на всю улицу: «Гитлер капут!» А потом принялся сдирать с окон бумажные кресты, наклеенные в начале войны». (1)
«Встреча нового, [1944] года на Первой Мещанской. Встречали втроем: Нина Максимовна, Володя и моя мама... «Я увидела,— вспоминает мама,— сидящего на деревянном коне-качалке мальчика. Челка, ниспадающие к плечам крупные локоны. Поразили глаза: широко распахнутые, лучистые, пытливые». (5)
«В ранние школьные годы у Володи было много товарищей из соседских девочек и мальчиков. Любимым товарищем тех лет был Вова Севрюков, сын моей подруги. Они называли друг друга по фамилии, и Высоцкий говорил Севрюкову: «Ты мне не товарищ, а брат по пятому колену!»
Дети собирались у нас на квартире на Первой Мещанской, и любимым занятием их была игра в театр. Я сама увлекалась театром и даже в трудные военные годы находила возможным пойти с сыном на спектакль.
Впервые Володя попал в театр, когда ему еще не было трех лет. В кукольном театре на улице 25-го Октября мы смотрели забавный спектакль про зверюшек, назывался он «Цветные хвостики». После этого Володя рассказывал своим маленьким друзьям обо всем, что видел, рассказывал подробно, образно и там, где нужно, с юмором.
Володя обладал редкой памятью... и мог чуть ли не дословно передать содержание пьесы, кинофильма, прочитанного рассказа или сказки. Но однажды мальчишкой он смотрел кинофильм «Белый клык» по Джеку Лондону, и когда я спросила, интересна ли была картина, он ответил одним словом: «Жалостная...» — и голос его дрожал. Рассказывать о фильме он не стал, но чувствовалось, что все виденное запало глубоко в его душу.
В восторге был Володя от мхатовской «Синей птицы», и интересно, что... будучи студентом театральной школы, он сам участвовал в этом спектакле, в массовой сцене.
В начальных классах он любил уроки пения, но однажды пришел из школы опечаленный и рассказал: «Был урок пения, учительница велела петь во весь голос, я запел, а она прогнала меня из класса и поставила двойку». Огорчила мальчика нет справедливость. Петь Володя любил, еще совсем маленьким, едва понимая смысл слов, подпевал отцу: «Любимый город может спать спокойно...» Или: «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой». Вместо «экипаж» он говорил «пекитаж». (7)