— Вовка, ты сверкающе счастлив?
— Как слон...
— И финал: «Итак, экзамен на артистичность сдан, но мы повременим ставить точку. Почему надо с такой поспешностью отправлять на слом законченные, профессиональные и представляющие несомненную художественную ценность («Ого!») спектакли? По-хозяйски ли сводить насмарку плоды большого и кропотливого труда?..»
— Не по-хозяйски...
— Неплохо начинаете, ребята, — поздравил всех Павел Владимирович, подойдя к ним. — Есть над чем подумать...
«Приказ №71. Учебный план выполнен полностью, и студент В. Высоцкий допущен к государственным экзаменам 18 мая 1960 года. Всего сдано: 31 предмет, из которых 24 «отлично»,6 «хорошо» и 35 зачетов.
Государственные экзамены:
1. Мастерство актера — май — отлично.
2. Диалектический и исторический материализм — 15 июня — отлично.
Постановлением Государственной экзаменационной комиссии от 20 июня 1960 года присвоена квалификация актера театра и кит.
Председатель ГЭК В.Л.Ершов
Диплом №284453 выдан 20 июня 1960 года
Место назначения на работу — Московский драматический театр имени Пушкина, должность актера»
К «альма-матер» он относился с неизменным пиететом. И не упускал случая напомнить:
«ТЕПЕРЬ ЕМУ МЕНЬШЕ ОСТАЛОСЬ ПРОЙТИ - УЖЕ ТРИ ЧЕТВЕРТИ ПУТИ»
Владимир Высоцкий, размышляя о своей судьбе, первый срок отмерял себе в утробе — «девять месяцев — это не лет». Потом уточнял: «Жил я славно в первой трети — двадцать лет на белом свете.» Но коль уж так Судьба распорядилась, пусть «вторая треть» продолжится хотя бы до гамлетовского, до христова века...
С 1960 года в жизни Высоцкого настал новый этап. Совсем взрослой жизни. Женился. Позади годы ученичества, школярства.
Странное совпадение. В этом же году Булат Окуджава закончил рукопись повести, которую озаглавил задорно и грустно, как тост на посошок — «Будь здоров, школяр!». Вскоре Владимиру на ночь дадут прочесть альманах «Тарусские страницы», где «Школяра» рискнули опубликовать. Проглотил залпом. Запомнились, как напутствие, вступительные слова: «Это не приключение. Это о том, как я воевал. Как меня убить хотели, но мне повезло. Я уж и не знаю, кого за это благодарить. А может быть, и некого... Так что вы не беспокойтесь. Я жив и здоров. Кому-нибудь от этого известия станет радостно, а кому-нибудь, конечно, горько. Но я жив. Ничего не поделаешь. Всем ведь не угодить...»
Я тоже жив-здоров, думал читатель, и ничего не поделаешь. А через несколько лет аукнется лирическая проза Окуджавы грубоватыми поэтическими строками:
«В начале 60-х, — вспоминал Высоцкий, — я услышал песни Окуджавы, и меня поразило, что свои стихи можно еще усиливать мелодией, музыкой... И понял, что такая манера излагать свои стихи под гитарные ритмы, даже не под мелодии, а под ритм, — это еще более усиливает влияние поэзии, которой я занимался уже к тому времени немало, ну если это можно назвать поэзией. А именно стихи... И можно придать при помощи шутливой мелодии еще более комедийный оттенок песне, который, возможно, потеряется, если просто эту песню напечатать или прочесть. Стал делать, конечно, совсем по-другому, потому что я не могу, как Булат, — это совсем другое дело. Но все-таки я стал писать в этой манере именно потому, что это не песни — это стихи под гитару...»
Поселились молодожены, как и прежде, «за «ширмочкой». Но Лома на Мещанской старались бывать пореже. Иза напускала тумана: «Мы не могли быть втроем — я, Володя и Нина Максимовна. В то же время я не имела права уехать, хотя это не значит, что мы тогда бы не расстались. Наверное, расстались бы. Но я со своим горем носилась, жалела себя. А ему-то каково было? За что он-то брошенный?»
Чаще гостили на Большом Каретном. Бывали у Акимова, у кого-то еще. В общем, маялись неприкаянными.
Вскоре актер драматического театра имени АС Пушкина В.С.Высоцкий отбыл в Ригу, где начались гастроли. Там новичков в спектакли не вводили, привлекали разве что к шефским концертам. Главный режиссер велел знакомиться с труппой, репертуаром, Проникаться духом и атмосферой. И вынашивал грандиозные планы.