РУБАНОВА Ирина Ивановна
Несколько лет назад в болгарском журнале «Дружба» было напечатано интервью с Владимиром Высоцким. Среди вопросов, рассчитанных на информацию о себе, один формулировался в условном наклонении: что бы было, если бы... Корреспондентка предложила актеру вообразить, будто он снова совсем молод и только стоит перед выбором жизненной дороги, однако свои возможности и призвание осознает как человек вполне сложившийся. «Как бы, с учетом нажитого опыта, вы распорядились собой?»— спросила журналистка. Высоцкий ответил: «Пожалуй,в этой новой жизни я бы, в основном, писал. Время от времени просился бы поиграть на сцене. Понемногу пел бы для друзей. Ну и, наверное, снимался бы, если бы были интересные роли». Проектируя предположительную новую жизнь, он разместил в ней свои реальные занятия, правда, перераспределив их по той степени важности для себя, какую ощущал в тот момент. В этом перечислении работа для кино возникает под конец, вроде бы как дело наименьшей для него привлекательности. Когда Владимир Высоцкий разговаривал с корреспонденткой «Дружбы», он еще не сыграл Дон Гуана в «Маленьких трагедиях» и Жеглова в многосерийном фильме «Место встречи изменить нельзя». Неизбалованный хорошими ролями, он, по-видимому, скептически оценивал свои шансы в кино и в воображаемой, «идеальной» биографии. Но мечта работать с большими мастерами экрана его не покидала. В той же беседе, в ответ на другой дежурный вопрос-предположение: «С кем из режиссеров вы хотели бы работать?» — он сказал: «В театре — с Любимовым. (Здесь жизнь, скажем мы, осуществила мечту.) В кино ...»— и тут последовал ряд великих кинематографических имен, замыкающийся Феллини и, само собой разумеется, Бергманом. И хотя полноценное самораскрытие для экрана осталось в области актерских мечтаний, но высота запроса свидетельствует о том, как глубоко чтил Высоцкий настоящий кинематограф и как страстно хотел своего в нем участия.
Характерно: во всех устных и письменных высказываниях, сделанных после того, как Владимира Высоцкого не стало, сквозь множество похвал, умных суждений, проницательных разборов, сквозь любовь, печаль и протест против преждевременного конца непременно проходит, преимущественно в вопросительной форме: кем он был главным образом? Актером? Певцом? Поэтом? И все честно признаются, что затрудняются ответить окончательно.
Когда в различных газетах и журналах стали появляться подборки текстов песен и стихотворения Высоцкого, публикаторы и составители стали дружно настаивать: поэт, в первую очередь, поэт. И выступления на сцене и экране, песни с эстрады и в грамзаписи оказались как бы в тени поэтических вдохновений, работой, хотя и успешной, но вроде бы и временной, сопутствующей, определенной житейскими резонами.
Высоцкий на самом деле хотел, чтобы в нем признали поэта: чтобы публиковали стихи, приглашали участвовать в вечерах поэзии, чтобы критики рецензировали его труд. Печататься мечтал в последние годы не меньше, чем играть новые роли под руководством хороших режиссеров. Однажды его опубликовали, позвали выступить с эстрады вместе с другими поэтами. Но цех сомкнул свои ряды плотной стеной. Высоцкий это чувствовал.
И мне давали добрые советы.
чуть свысока, похлопав по плечу,
мои друзья — известные поэты:
— Не стоит рифмовать «кричу — хочу».
Некоторым казалось, тяга Высоцкого печататься, стать членом писательского Союза — мальчишество и трогательная наивность. Даже завистникам не приходило в голову, что он добивается быть принятым в круг поэтов, чтобы делить с ними «общую курицу славы», как некогда съязвил Маяковский. «Курицей славы» он и сам мог поделиться. Существовало более веское основание увидеть свои сочинения напечатанными, чем это выглядело извне. Высоцкий яростно не выносил любительщины и почти молитвенно чтил в любой работе профессионализм. Партнеры, режиссеры, работники звукозаписи, многочисленные его собеседники дружно свидетельствуют эту его позицию. Как актер и певец он мог шлифовать мастерство, сверяясь по реакции зала. Не проходивший курса в литвузе, недипломированный поэт, к тому же не рассчитывавший на профессиональный разбор своих стихов, он хотел, чтобы его читали.
Как известно, популярность пришла к нему с песнями. К году его смерти фирма «Мелодия» выпустила и продала 14 миллионов пластинок (и почти столько же после смерти). И магнитофон — аппарат сегодня не менее доступный, чем проигрыватель,— «прописал» песни Высоцкого в сотнях тысяч домов. Иногда слышишь: своей славой он обязан электронике. Но в электронную эру пел не один Высоцкий.