Выбрать главу
На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались — Крупными купюрами, «займом золотым», — Но однажды — всыпались, и сколько мы ни рыпались — Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым.
Бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвою О том, что будешь ждать меня ты долгие года, — А ну тебя, патлатую, тебя саму и мать твою! Живи себе как хочешь — я уехал навсегда!
<1961>

Я БЫЛ ДУШОЙ ДУРНОГО ОБЩЕСТВА

Я был душой дурного общества, И я могу сказать тебе: Мою фамилью-имя-отчество Прекрасно знали в КГБ.
В меня влюблялася вся улица И весь Савеловский вокзал. Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал.
Свой человек я был у скóкарей, Свой человек — у щипачей, — И гражданин начальник Токарев Из-за меня не спал ночей.
Ни разу в жизни я не мучился И не скучал без крупных дел, — Но кто-то там однажды скурвился, ссучился Шепнул, навел — и я сгорел.
Начальник вел себя не въедливо, Но на допросы вызывал, — А я всегда ему приветливо И очень скромно отвечал:
«Не брал я на душу покойников И не испытывал судьбу,— И я, начальник, спал спокойненько И весь ваш МУР видал в гробу!»
И дело не было отложено, И огласили приговор,— И дали всё, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор.
Мой адвокат хотел по совести За мой такой веселый нрав, — А прокурор просил всей строгости — И был, по-моему, не прав.
С тех пор заглохло мое творчество, Я стал скучающий субъект, — Зачем мне быть душою общества, Когда души в нем вовсе нет!
1961[3]

ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА

Я вырос в ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял. Я видел, как горят огнем Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял.
     Граждане смелые,           а что ж тогда вы делали,      Когда наш город счет не вел смертям?      Ели хлеб с икоркою, —           а я считал махоркою      Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.
От стужи даже птицы не летали, И вору было нечего украсть. Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся — только б не упасть!
     Было здесь дó фига           голодных и дистрофиков —      Все голодали, даже прокурор, —      А вы в эвакуации           читали информации      И слушали по радио «От Совинформбюро».
Блокада затянулась, даже слишком, Но наш народ врагов своих разбил, — И можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой, Но только вот мешает бригадмил.
     Я скажу вам ласково,           граждане с повязками,      В душу ко мне лапою не лезь!      Про жизню вашу личную           и непатриотичную      Знают уже органы и ВЦСПС!
1961[4]

БОДАЙБО

Ты уехала на короткий срок, Снова свидеться нам — не дай бог, — А меня в товарный — и на восток, И на прииски в Бодайбо.
Не заплачешь ты и не станешь ждать, Навещать не станешь родных, — Ну а мне плевать — я здесь добывать Буду золото для страны.
Все закончилось: смолкнул стук колес, Шпалы кончились, рельсов нет… Эх бы взвыть сейчас! — жалко нету слез — Слезы кончились на семь лет.
Ты не жди меня — ладно, бог с тобой, — А что туго мне — ты не грусти. Только помни — не дай бог тебе со мной Снова встретиться на пути!
вернуться

3

Я был душой дурного общества (с. 19). Скокарь (жарг.) — грабитель, скок — ограбление; щипач (жарг.) — карманник, щипать — лазать по карманам; ссучиться (жарг.) — нарушить воровской закон, суки — воры, отошедшие от «воров в законе», плюс пять — пять лет поражения в правах. /ПиП, 16/.

вернуться

4

Ленинградская блокада (с. 21). Бригадмил — бригады содействия милиции. /Изб., 9/.