Выбрать главу

Мы выплывали наружу из машины, и Высоцкий восхитился этим трюком и сказал: «Боже мой, вы же так рисковали!» Я ответил: «Да, рисковали, это работа каскадера». Он даже захотел написать песню о каскадерах, потому что ему показалось это невероятным. Но песню он так и не написал…

У нас с ним было несколько встреч. Одну я очень хорошо запомнил. Я человек активный, и мне кажется, что я что-то могу переделать, изменить, помочь человеку, есть у меня такая черта, стараться помочь. Хотя иногда я лезу туда, куда лезть бесполезно. И когда у меня состоялся разговор с ним, я решил не размазывать кисель по тарелке, а сказать прямо в лоб, откровенно и жестко. Я сказал ему: «Владимир Семенович.» Он прервал меня и сказал: «Да называй меня Володя, ты Владимир и я Володя» Тем более мы с ним одногодки, оба с тридцать восьмого года.

Я ему говорю: «Володя, вот что меня волнует, возмущает, и у меня есть такое желание высказать тебе это. Может быть, ты как-то изменишь эту ситуацию». И поставил перед ним пустую бутылку, и рядом что-то наподобие пакетика с порошком. «Смотри, — сказал я, — с одной стороны бутылка, порошок, а с другой стороны: театр на Таганке, где главные роли, кино, творческие встречи со зрителями, красавица жена, Марина Влади. И вот, ты это все похерил. И сказал: вот это все мне не очень нужно, а вот это, (то есть алкоголь и порошок) для меня очень важно. То есть, твои увлечения для тебя стали важнее всего остального. Я этого не понимаю, и понять не могу, и не пойму никогда».

Сама Влади говорила мне при встрече, уже после смерти Высоцкого, как она мучилась, страдала из-за его вредных пристрастий. Ей приходилось разрывать контракты, платить потом неустойки, мчаться сюда в Россию, чтобы вытаскивать его. Она признавала, что у них нет семейной жизни. «Какая семейная жизнь, — говорила она, — он здесь, а я там».

Когда я так резко сказал Володе обо всем этом, он почти заплакал и ответил: «Если бы у меня такой друг был раньше, который мне все это сказал! А сейчас поздно. Я чувствую, что я скоро умру. Поздно».

— Да, у него было предчувствие конца.

Он весь понурился, сказал: «Извини», и пошел в павильон. Вот такой разговор произошел у нас. Я с одной стороны и мучился: зачем я полез туда, но, с другой стороны, все же считаю, что правильно сделал, но результата не было.

— Я знаю, что Вы пишете не только прозу, но и стихи. Как Вы оцениваете песенное творчество Высоцкого именно с точки зрения поэзии. Существует мнение, что его стихотворения — в первую очередь песни, а до серьезной поэзии они все-таки не дотягивают. Ваше мнение?

Соглашусь с этой точкой зрения. Дело в том, что я имел с ним разговор на эту тему. Высоцкий говорил мне, что ему некогда долго обрабатывать, оттачивать стихи. «Если я сходу не написал — я вообще не напишу», — говорил он. У него есть много начатого и не законченного. Я был как-то в Пушкинском доме, когда защищал диплом по филологии и брал в архивах рукописи всех наших великих писателей, Пушкина, Достоевского. Я считал до этого, что Пушкин пишет — раз, и все, мгновенно и легко. Но когда я открыл его стихи, то был поражен. Они все черкнуты-перечеркнуты, переписаны несколько раз. А потом появляется готовое стихотворение. Но он с ним очень много работал. Я сказал Володе: «Почему же ты не работаешь над своим стихом?» У Высоцкого не очень хорошо с формой, рифмой. В некоторых местах вообще нет рифмы, слова близки по звуку, а рифмы нет.

— Он же сразу писал свои произведения как песни. Одновременно подбирая и рифму, и размер, и мелодию, и ритм, писал уже с гитарой.

Это да. Он скрадывал некое несовершенство стиха голосом, музыкой, энергией исполнения, которая рвалась из него. Я тогда сказал ему: «Когда ты поешь, люди думают, что ты могучий и сильный человек, а ты сильный слабый человек».

— Но это все-таки форма, а вот содержание?

Да, он обращался к важным темам. И, может быть, в то время он через образы, через аллегории, обращался к важным темам, поднимал важные вопросы. Не со всем у него я согласен, но знаю только одно — это был удивительно талантливый человек, который очень рано ушел. Люди не должны уходить в сорок два года. Это время расцвета и писателя и поэта, время зрелости, а не время увядания. В это время приходит и опыт, и все остальное. Очень жалко, что он не дозрел окончательно, он находился в процессе.

— Его Глеба Жеглова многие считают персонажем отрицательным, человеком, для которого цель оправдывает средства, и ради этой цели он готов пойти на нечестные поступки, перешагнуть через судьбы людей. Но мне образ, созданный Высоцким, кажется очень живым. Да, его Жеглов — не рыцарь без страха и упрека, не плакатный герой, но он живой человек, со всеми своими недостатками и достоинствами. Как Вам кажется?