Вдруг нас вызывает директор: „Горит сценарий… Сейчас апрель, а в декабре надо сдать картину. Возьмётесь?" И даёт один экземпляр сценария. „Мы одержимые" называется.
Тогда киностудия, как завод или фабрика, имела свой производственный план, и к концу года предстояло выпустить в свет пятую„единицу" то есть, пятый фильм. Он как раз и был —„Мы одержимые". Но работа застопорилась, потому что и сценарий был написан непрофессионально, и режиссёра пришлось снять с картины ввиду полной профнепригодности. В середине 60-х ещё продолжалась так называемая «новая волна", в моде было польское кино, французское — фильмы Годара, и вот режиссёр задумал сделать этот фильм по-новому, с такими, например, приёмами: альпинисты лезут по брусчатке Красной площади, а камера снимает их сверху. Худсовет послушал планы режиссёра — и снял его.
Борька Дуров, мой приятель, первым прочёл сценарий. Я спрашиваю:
— Ну что, Борь?
— Да я не знаю, что такое альпинизм.
— Ну вообще, в принципе, снять можно?
— Да лучше, чем эту лабуду —„Морские рассказы".
Являемся к директору.
— Читали?
— Читали.
Ну и как? — обращается он ко мне, зная, что я альпинист. — Можно снять?
— Можно, мы берёмся.
Дальше началась мура собачья. Мы попытались написать новый сценарий. Для этой цели вызвали даже Володю Максимова, ныне покойного писателя, тогда всеми отверженного, выгнанного отовсюду, нигде не печатавшегося и потому крайне бедствовавшего. Он немножко поработал, а на второй или третий день запил. Крепко страдал он тогда этой болезнью русского человека. Помучались мы с ним неделю и отправили домой.
Написали сами всё совершенно по-другому, но такую же лабуду, и поняли, что фильм — прогорит. Потом нас вдруг осенила идея построить весь фильм на песнях, сделать такую романтическую картину. Стали думать, кого пригласить на эти песни. Визбора? Окуджаву? И остановились на Владимире Высоцком.
Приезжает Высоцкий.
Я иду по студии, смотрю, навстречу вроде пацан знакомый, кажется, пару раз выпивали в каких-то компаниях, знаю, что актёр.
— Здорово.
— Привет.
— А ты чего приехал? — спрашиваю. — К кому?
Он как-то странно на меня посмотрел. И вдруг меня пронзает мысль, что это Высоцкий. Как барда я его знал только по песням, и он мне представлялся большим сильным человеком со сложной биографией, прошедшим войну. По песням можно было предположить, что он уже успел и отсидеть где-то. И вдруг — такой пацан, симпатичный, спортивный. Я просто селезёнкой почувствовал, что это и есть Высоцкий. Стало так неудобно, я как-то деланно рассмеялся.
Говорю:
— Ну пойдём купаться.
Выкупались в море, позагорали, и, мне думается, он так и не понял тогда, что я его просто не узнал. Не узнал, что это Высоцкий».[4]
Оператор фильма В. Козелов:
«Это всё было на моих глазах. На „Вертикаль" его (Высоцкого. — М. Ц.) привезли, я делал пробу. Там на эту роль нужен был бард. И чего-то Осипова (главный оператор фильма „Вертикаль". — М. Ц.) не было на студии. Привезли Высоцкого. Говорухин мне говорит: „Быстро сними как-нибудь. Мне надо показать его худсовету". Никто ж не видел, как он выглядит. Я взял „конус", быстро выскочил на угол операторского цеха — там труба торчит в катакомбы. Он так опёрся о трубу, и я его снял. Без грима и даже без звука. Он что-то рассказывал, из-за шума камеры я не мог понять что. Я даже с рук снимал, без штатива. Быстро проявили, показали худсовету. Они утвердили»[5].
Е. Рудых, член сценарной комиссии фильма, запомнила ситуацию иначе:
«В кинофильм „Вертикаль" пробовался один очень симпатичный паренёк, который пел студенческий фольклор… (и ни слова о предварительных идеях попробовать в фильме Ю. Визбора или Б. Окуджаву! — М. Ц.) В общем, симпатично было. И поэтому меня очень удивило, когда Говорухин стал настаивать на Высоцком, который отнюдь не блистал на пробах.
Вопрос: А какой эпизод был на пробах?
Е. Рудых: Да просто Высоцкий сыграл какую-то песню свою. (Как мне думается, путаница произошла из-за того, что оператор говорит о формальной пробе, записанной на плёнку, а Е. Рудых запомнился показ Высоцким своих песен. — М. Ц.) И я стала спрашивать Говорухина: „Слава, почему ты именно настаиваешь на этом?" — „Понимаешь, у него такие песни!" И он дал мне послушать его песни. И когда я услышала, уже и речи не могло быть о ком-то другом.
Вопрос: они (С. Говорухин и Л. Дуров. — М. Ц.) с собой привезли этот сценарий или он уже здесь запускался?
4
Говорухин С. Неизвестное об известных // Наш следопыт. Санкт-Петербург, 1998. № 2 (11). С. 18.