Последовали благодарности, рукопожатия. Психиатр сидел вполоборота к посетителям, и Дмитрий видел ключ в его спине — такой же погнутый, щербатый, никчёмный, как и его хозяин.
7
При виде Честнокова Сахара Каракумовна вскочила. И, как солдат при виде генерала выполняет ряд действий, предписанных уставом: выпячивает грудь, отдаёт честь и ест высокое начальство оловянными глазами, так и Сахара Каракумовна совершила ряд действий, диктуемых неписаным учрежденческим уставом: пустила из глаз электрическое сияние, лицом выразила сдержанное ликование, а стан соблазнительно изогнула.
Последнее она сделала вовсе не для того, чтобы дополнительно охмурить руководство, а для того, чтобы напомнить, что она, его верная секретарша, во всеоружии.
Честноков произвёл тщательный осмотр вверенного ему биологического оружия, осмотром остался доволен; хмыкнул, облизнулся и затворился в своём кабинете.
Сахара Каракумовна знала, что в ближайшие двадцать минут беспокоить шефа не рекомендуется. Однажды, забывшись, она явилась к шефу по очень срочному делу сразу же после его входа в кабинет.
И попала в самый неподходящий момент. Зрелище, представшее перед ней, было малоэстетичным.
Шеф долго не мог ей простить невольной оплошности. Неделю он здоровался с ней сквозь зубы. И так как это произошло накануне отпуска, то она чуть не «пролетела» с путёвкой на юг. Хорошо ещё, что Честноков человек привычки, а в Крыму без Сахары Каракумовны он не отдыхал никогда.
За три дня до отпуска шеф пригласил любимую секретаршу в кабинет, долго покашливал, затем произнёс обычную, давно ожидаемую Сахарой шутку:
— Знойная женщина должна отдыхать только на юге.
И протянул ей путёвку в Мисхор, заполненную накануне.
Памятуя те события, Сахара Каракумовна терпеливо пережидала утренний ритуал шефа. Она со вздохами косилась в зеркальце и занималась обычным трудовым макияжем.
В это время главный врач стоял подле своего высокого кресла и, молитвенно сложив руки у груди, неслышно взывал к кому-то незримому, локализующемуся в районе потолка. Без помощи этого невидимого главный не мог взобраться в кресло, возвышающееся на высоких и скользких ножках.
Когда действо закончилось, главный вдавил клавишу селектора и сказал:
— Пригласи ко мне моих замов по лечебному процессу и по сети, а также бухгалтеров Израиля Львовича Иванова и Израиля Львовича Иванченко. Только предупреди их, чтобы они по своему обыкновению не слишком долго распространялись о дружбе великого русского и украинского народов. У меня очень мало времени. А из области намекают, что мы непозволительно долго тянем со строительством инфекционного отделения.
Он задумался, потёр переносицу.
— Слушай, Сахарочка, сладкая ты моя. Зайди сейчас ко мне. Есть неселекторный разговор.
Сахара Каракумовна тут же явилась, прижимая к высокой груди папку, на которой золотом была выведена приводящая в трепет фраза: «На подпись».
Главный восседал на своём троне, ухватившись руками за подлокотники и вытянув клювастую голову. Он очень напоминал попугая, сидящего на жёрдочке. Но, естественно, Сахаре Каракумовне даже в голову не пришло такое крамольное сравнение.
Честноков опустил голову и зашептал так тихо, словно зашуршали высохшие листья:
— Есть сведения, что на тех, кого я перевёл из Блатослава, кое-кто точит зубы. А значит, и мне копают яму. Но ямы не остановят нашей уверенной поступи. Я догадываюсь, кто этим занимается и воссоздам им по заслугам. Хотя любой рад подставить мне подножку. Все вокруг если не подлецы, то негодяи. Но ничего! Упырь Хмыревич нам поможет.
Сахара Каракумовна в изумлении пожала плечами.
— Неужели он будет помогать? Ведь тогда в реанимационном блоке его так и не смогли полностью вывести из состояния клинической смерти.
— Вот потому-то он нам и благодарен, — узкая щель рта главного растянулась чуть ли не до ушей. Но тут же он снова стал предельно серьёзен. — До меня дошло, что завакушерским отделением Бабич повсюду распространяет слухи, что дети простужаются в родилке! Будто из-за плохой работы отопительной системы в осенне-зимний период детям холодно стало быть. Кое-кто распространяет коварные напевы, что приёмное отделение у нас вообще не работает. Что по больнице невозможно пройти без риска для жизни: всё время падает вниз штукатурка. Что больные из-за неисправности туалетов вынуждены бегать домой, чтобы справить нужду, а в крайнем случае сдавать свои отправления в лабораторию под видом анализов. Что нужных лекарств в больнице нет, и больные достают их на стороне.
— Неужели они осмеливаются выступать со столь наглой правдой? — Сахара Каракумовна в изумлении широко распахнула глаза.
— Боюсь, они способны и на это. И нам предстоит… — Честноков так сильно нагнулся, что чуть не соскользнул с кресла.
Он мёртвой хваткой вцепился в подлокотники и заёрзал, вдвигаясь поглубже.
— И нам предстоит узнать, что они намерены предпринять в дальнейшем, — закончил главный, и страх всё ещё дрожал в его глазах, словно вода в потревоженной камнем луже.
— У тебя есть какой-нибудь план?
— План? План… Да. Есть.
Неожиданно Честноков умолк и несколько секунд глядел сквозь любимую женщину глазами, сделавшимися вдруг похожими на окна заброшенного дома.
— План… есть комплекс… биологически активных алкалоидов… получаемых из конопли индийской…
Монотонный голос главного вырывался из узкой щели рта, раскрывающегося и закрывающегося с размеренностью механизма.
Сахара Каракумовна, видимо, давно применилась к подобным сбоям. Она привычно пододвинула стул к креслу любимого человека, поддёрнув юбку взобралась на сиденье и папкой довольно сильно ударила его по лбу. В голове у Честнокова что-то коротко щёлкнуло.
— Что, снова заскок? — произнёс он, скорее утверждая, чем спрашивая. — О чём это я?
— О плане, — коротко напомнила Сахара Каракумовна.
— Да… План… Необходимо подобрать шустрого хлопца. Чтобы у него хорошо шарики крутились. Пусть поштирличит немного в лагере противников. У тебя имеются в наличии какие-либо кандидатуры?
— Гриша Рыжев… — не без сомнения предложила Сахара Каракумовна. — Это наш молодой хирург. Ему Резник доверяет. И если бы…
— Нет, нет! — резко прервал её главный. — До меня долетели некоторые его крылатые выражения. Он обо мне кое-что… И о тебе тоже. Что ты ведёшь произвольную жизнь. И ещё что-то. Всего он, конечно, не знает. Но!..
Сквозь смуглую кожу секретарши проступил тяжёлый румянец.
— Психопат, — процедила она сквозь сахарные зубки. — А, чтоб тебя!
Последнее восклицание относилось уже к Честнокову.
— Опять в несознательное состояние впал!
С ловкостью, выработанной привычкой, она вновь вскарабкалась на стул и несколько раз постучала кулачком по лбу главного.
— Никого нет дома, — вырвалось изо рта шефа.
Но тут глаза его приняли осмысленное выражение.
— Что, снова?
Сахара Каракумовна только вздохнула в ответ. Потом, старательно глядя куда-то в сторону, проговорила:
— Все знают, что ты не какой-нибудь, а морально устойчив. Твоя супруга ни в чём тебя упрекнуть не может.
— Ладно. Продолжим. Кого ты ещё можешь предложить?
И тут Сахара Каракумовна вспомнила о Эбисе. Ловкий, молодой, очаровательный. Как он к ручке умеет подойти!
Она подняла на главного глаза и сказала раздумчиво:
— Тогда — Эбис. Весьма шустрый молодой человек. Подлец, правда, большой. Мне так кажется.
Слово «подлец» Сахара произнесла глубоким волнующим голосом, словно в груди её заиграл маленький органчик. И поэтому обидное определение «подлец» прозвучало как комплимент.