АЛЬБИНА. Когда возникла кандидатура Влада и была большая вероятность того, что она пройдет, он крепко задумался. Он хорошо представлял себе степень ответственности. Он не собирался уходить из эфира и оговаривал этот момент с самого начала. Если бы ему поставили условием уход из программ, тема гендиректорства отпала бы сама собой. Чистым администратором он себя в тот момент не представлял. Да, ему было интересно быть продюсером, но это было параллельной работой и заботой. Еще он понимал, что если его кандидатуру утвердят, он не сможет отказаться.
АНДРЕЙ РАЗБАШ. ...Вначале мы все вместе работали над моделью сетки. Все проходило абсолютно открыто. Но очень скоро все эти консультации закончились. Все ведь хотели попасть в сетку со своими лучшими проектами. Думаю, что не в последнюю очередь с подачи Бориса Абрамовича Владик от всех отдалился, и информация о том, что будет в сетке, перестала быть доступной. Но у нас с ним остался человеческий контакт. Я помогал ему, потому что... Ну, глупо говорить, что он мне нравился, Владик всем нравился, просто я его очень хорошо чувствовал. Я понимал все его движения. Так что я помогал ему просто по своей инициативе.
А в феврале 95-го информацию по сетке засекретили. Владик занимался этим самостоятельно.
ЮРИЙ НИКОЛАЕВ. Влад был честолюбив. На телевидении вообще без честолюбия делать нечего. И в этом смысле, я даже думаю, пост генерального директора ОРТ был не последний в его планах. Не знаю, в какой области — в политике или на ТВ, но Влад, безусловно, стал бы двигаться дальше...
АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. У Владика была очень мощная энергетика, но при этом он брал именно своей легкостью. И как всегда, как у любого человека, сильные стороны переходят в слабые и наоборот. Он очень легко сходился с людьми, в том числе и не очень чистоплотными. Знаете, какое мурло в те годы по «Останкино» ходило... А кроме того, его тянуло к чему-то большему, он стремился найти новые точки опоры, ему не хватало той системы, которую мы создавали вместе. Налаживал контакты с людьми вне нашего круга и с ними реализовывал новые планы. Не представляю, что это были за планы и контакты. Знаю только, что его убили...
После нашего выступления в 93-м году ребята собрались и решили, что надо поменять руководителя компании. Вместо меня президентом компании «ВИД» стал Влад. Политически это было правильно. Чтобы спасти компанию, надо было что-то делать. Но, честно говоря. Влад был неважный организатор. Суперпродюсер, но все эти дебеты-кредиты, балансы-финансы — это никогда.
В 95-м году, после убийства Владика, мы начали изучать бухгалтерию, финансовую отчетность — практически все пришлось строить заново. У нас с этим были проблемы. На всех советах директоров Владику говорили: где отчетность? Но тогда такая эпоха была коопера-
тивно-романтическая. Я всегда был с этим не согласен, но и отношениях мы никогда не переходили грань, потому что как компания мы росли, осуществлялось все больше проектов. Приоритет был другой. Только благодаря энергии Владика мы прошибли «Угадай мелодию», ежедневные политические эфиры и так далее. Но при всем этом подъёме и успехах, по сути, как выяснилось потом, финансами компании управлял простой бухгалтер, которого брокеры обводили вокруг пальца. Несколько крупных сделок было, очевидно, проведено неправильно. Мы понесли большие убытки. До сих пор мы не рассчитались с людьми, которые нас тогда, в 95-м, просто спасли от банкротства
АНДРЕЙ РАЗБАШ. ...Владика иногда заносило. Он, например, уже в должности гендиректора ОРТ на одном на собраний брякнул: «Мы знаем, кто и сколько ворует и кто с кем связан». Он имел в виду рекламный рынок. Ужасный, абсолютно неверный ход с точки зрения руководителя. Если знаешь, разбирайся и увольняй. А коллективу ты обязан говорить только хорошее — «спасибо за работу», «молодцы ребята, но сейчас мы будем работать еще лучше» и все прочее. Тем более если ты знаешь, что предстоят увольнения. Владик часто приближал словами то, что нужно было приближать делами. Тем самым ставил барьер между собой и людьми.
АЛЕКСАНДР ПОЛИТКОВСКИЙ. Существуют некие схемы по бизнесу. Допустим, мы с вами решили организовать некое акционерное общество. И вот я решаю что-то делать и делаю, не спрашивая у вас, в то время как мы совладельцы. Если бы я спросил и вы высказали бы
свою точку зрения, мы могли бы спорный вопрос решить.
Но если я делаю это самостоятельно, то те люди, с которыми я так поступаю, в конечном счете об этом узнают и принимают определенные решения. Когда результатом
Сделки является сумма свыше 500 тысяч долларов, человеческая жизнь перестает что-либо значить.
Я всегда пытался пропагандировать в компании самостоятельность, самость. И у нас были варианты достаточно серьезной независимости. Мы могли иметь свой канал. Но мы совершили ошибку. Декларируя собственную крутость, «ВИД» постоянно уходил от подлинной самостоятельности. Мы все время пытались к кому-то подстегнуться. Я с настойчивостью идиота говорил: давайте сами становиться кем-то! Тут было основное противоречие между нами.
Еще. Есть банки. У банков есть акционеры. И в какой-то момент некий человек решает, что на самом деле он один работает. Он считает себя вправе вести некие политические переговоры. Потом он считает дли себя возможным провести некую финансовую сделку, не посоветовавшись с людьми. И в конечном счете загоняет себя в тупик. Его на эту штучку и ловят.
Я на сто процентов уверен, что ситуация такая. За несколько месяцев до того, как Влада убили, я зашел в кабинет к Любимову и сказал: «Влада грохнут, он связался черт знает с кем». Он закричал: «Да ты что?! Да как?! Мы же вместе, да все в порядке!» Я тогда напомнил Любимову, что Влад вообще не проводил Совет директоров. Я говорил Владу: «Давай беседовать, давай говорить!» Потому что это — самоубийство, потому что это как с ребенком: если с ним не разговаривать, он костенеет в своих комплексах. На самом деле не было
свою точку зрения, мы могли бы спорный вопрос решить.
Но если я делаю это самостоятельно, то те люди, с которыми я так поступаю, в конечном счете об этом узнают и принимают определенные решения. Когда результатом
Сделки является сумма свыше 500 тысяч долларов, человеческая жизнь перестает что-либо значить.
Я всегда пытался пропагандировать в компании самостоятельность, самость. И у нас были варианты достаточно серьезной независимости. Мы могли иметь свой канал. Но мы совершили ошибку. Декларируя собственную крутость, «ВИД» постоянно уходил от подлинной самостоятельности. Мы все время пытались к кому-то подстегнуться. Я с настойчивостью идиота говорил: давайте сами становиться кем-то! Тут было основное противоречие между нами.
Еще. Есть банки. У банков есть акционеры. И в какой-то момент некий человек решает, что на самом деле он один работает. Он считает себя вправе вести некие политические переговоры. Потом он считает дли себя возможным провести некую финансовую сделку, не посоветовавшись с людьми. И в конечном счете загоняет себя в тупик. Его на эту штучку и ловят.
Я на сто процентов уверен, что ситуация такая. За несколько месяцев до того, как Влада убили, я зашел в кабинет к Любимову и сказал: «Влада грохнут, он связался черт знает с кем». Он закричал: «Да ты что?! Да как?! Мы же вместе, да все в порядке!» Я тогда напомнил Любимову, что Влад вообще не проводил Совет директоров. Я говорил Владу: «Давай беседовать, давай говорить!» Потому что это — самоубийство, потому что это как с ребенком: если с ним не разговаривать, он костенеет в своих комплексах. На самом деле не было
интересно общаться, выпивать, дружить. Он мог вскочить на стол, начать говорить, как он любит всех. И это абсолютно искренне и естественно, без всякой позы. Позднее все это происходило довольно искусственно. Однажды собрались у меня дома с женами. Это было 8 Марта. Было много вкусной еды и выпивки. Влад просил меня сделать хинкали. И вдруг стало ясно, что ничего не клеится. Это было за год до смерти Влада.