...Могу даже сказать, что Влад мечтал сделать канал и "на пенсии" забрать себе спортивную редакцию. Он так это любил, что был уверен: спорт можно показывать так что его полюбят даже люди вроде меня. Так он представлял себе свою старость. И вот это несоответствие того что с ним произошло в силу сторонних интересов, связанных с телевидением, и подлинных желаний Влада — главная трагедия. Он хотел расчистить территорию. Этого ему и не простили. Когда шли разговоры о назначении Влада генеральным директором, Андрюша Макаров прямым текстом ему говорил: «Этого не надо делать». Но дело в том, что и Андрей не представлял себе степени физической опасности. Речь шла только о невероятных трудностях по разгребанию телевизионных завалов. Если бы Андрей что-то почувствовал, он, безусловно, настоял бы на охране. Он бы нашел убедительные слова.
АНДРЕЙ МАКАРОВ. Я был одним из тех, кто уговаривал Влада не идти на должность генерального директора ОРТ. Так получилось, что в тот момент, когда решались вопросы назначения Влада, мы уехали из страны. Отдыхали, много говорили на эту тему. Я ему сказал, что он даже не представляет, что его ждет и что на него обрушится. И он мне тогда ответил: «Ну а если бы тебе предложили определенным образом изменить что-либо в прокуратуре и ты знал бы, как это сделать? Неужели отказался бы?» Влад очень хотел изменить наше телевидение. Это не дежурная фраза. Это правда. Он реально считал, что у него есть шанс сделать новое телевидение. Но дело в том, что когда Влад пришел работать в качестве гендиректора, он понял весь объем проблем по-настоящему. Решение по рекламе, безусловно, давалось ему очень непросто.
ЮРИЙ НИКОЛАЕВ. Я тоже отговаривал его принимать должность гендиректора ОРТ. Прежде всего потому, что он был бы в основном занят производством. Я думаю, у нас были разные взгляды на телевидение. Точнее, Влад шел по другому пути. Я предпочитаю заниматься частным, Влад — общим.
АЛЕКСАНДР ТОБАК. Мрачное состояние у Влада ощущалось с того момента, как его назначили генеральным директором. Он очень тяжело соглашался. У меня такое ощущение, что он этого очень не хотел. Он пытался многое изменить на телевидении, но понимал, что изменить может только в том случае, если будет руководить всем процессом. А руководить процессом должен чиновник. Чиновник у нас - это обычно разрушитель. Владька — творец. Тут сошлись все противоречия разом. Он все больше влезал в дела и начал понимать, что многое происходит помимо него. То есть он стал понимать, что не может реализоваться.
...Помню жуткое ощущение, когда в каком-то журнале я увидел фотографию Влада и под ней подпись: «С 1 марта на ОРТ не будет рекламы».
ВИТАЛИЙ ВУЛЬФ. В январе 95-го года я уехал во Францию. Оставил Владу свой телефон. Через несколько дней они прилетели в Париж с Альбиной. Я обещал им показать город. И следующие пять дней мы не расставались. У меня в Париже есть близкие друзья. Была такая замечательная женщина, русская по происхождению, Ирэн Левю, очень состоятельная, с роскошной квартирой на Виктора Гюго. Квартира обставлена дивной старинной русской мебелью. И вот я привел к Ирэн и ее мужу Влада с Альбиной. И поскольку Аля обожает мебель, интерьеры, профессионально в этом разбирается, да еще к тому же обладает безупречным вкусом, ей это было необыкновенно интересно. А Влада я запомнил стоящим в гостиной в полном обалдении от всей той изысканной роскоши, которую он увидел. С Ирэн и ее мужем они тоже подружились, и Альбина потом с ней часто общалась.
Потом Влад взял напрокат машину. Машины он водил замечательно. Во всяком случае, я больше никогда на такой скорости не перемещался. При этом не было ощущения опасности. Помню, как мы решили поехать на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Дороги никто толком не знал. Поехали по окружной и быстро заблудились. Альбина вообще взрывчатая, можно представить, как все это ее начало бесить. Они полаялись в машине. Началась такая Хиросима. Хиросима закончилась через две минуты, и никто про нее уже не вспоминал. Это очень характерно для их отношений. До кладбища мы доехали совершенно измочаленные. Ребята успели еще пару раз поругаться и столько же раз помириться. Потом мы долго ходили по кладбищу, были на могиле Бунина, Кшесинской. Помню, на Влада произвела впечатление могила Мережковского и Гиппиус: она была очень неухоженная, заброшенная. Потом оказались возле могилы мхатовцев: Веры Греч и Поликарпа Павлова. Я тут же рассказал всю их историю, они играли в Югославии, бежали в Париж. Эти актеры были из той качаловской группы, которая выезжала на гастроли и не вернулась.
После этой поездки решили отдохнуть. А потом вспомнили, что Аля еще не сделала покупок. Мы зашли в магазин, который находится под Лувром, — очень дорогой. И там продавали тогда еще только входящие в моду пиджаки со стоячим воротником, такие вроде кителей. Влад померил, я померил. И так получилось, что ему эти пиджаки не очень шли, Он был к тому времени немного полноват. А мне они подходили. Но купить я не мог, стоила эта прелесть около 1000 франков или больше того.
И мы ушли.
Потом ребята улетали в Москву. Я помню, Влад вышел из отеля счастливый, улыбающийся, сказал, что таких пяти дней у него очень давно не было. О том, что мы принадлежим к разным поколениям, никто из нас уже и не вспоминал.
Я остался. И вот однажды консьержка принесла мне какой-то пакет от Влада. Когда я его раскрыл, там находился тот самый роскошный пиджак. Я был ошеломлен, позвонил в Москву. Сказал: «Влад, ну в какое положение вы меня ставите?! Вы что, сумасшедший?» Он ответил: «Я хотел доставить удовольствие. Не вам, а себе. Просто я вас очень люблю».
Помню этот день: 9 февраля. Я еще спросил тогда насчет его дел. Он ответил, что дела неважные. «Приедете, расскажу» «Парижского» голоса не было уже и в помине. Я спросил: «Что, какие-нибудь серьезные вещи?» Он ответил: «Более чем».
Потом я вернулся в Москву. Мы договорились встретиться у него. Помню, он пригласил на пельмени. Когда я пришел, Влад был во мраке, к телефону не подходил. Но как-то постепенно расходился, потеплел. Пельменей мы тогда съели огромное количество. Не могу точно восстановить, в связи с чем, но помню, как Альбина раздраженно сказала: «...значит, надо иметь охрану». И помню фразу Влада: «Да это тут не поможет». Я сказал, что надо либо уехать, либо действительно взять охрану. Альбина нервничала, Влад ерничал по поводу охраны, но было ясно, что все это очень и очень серьезно.
ЕВДОКИЯ ХАБАРОВА. Влад не верил, что с ним может что-то случиться. Он не допускал этого не потому, что у него была мания величия. Просто он не мог поверить, что кто-то по-настоящему желает его смерти. Он не пропускал это через себя.
АНДРЕЙ РАЗБАШ. Мне кажется, что в какой-то момент он просто себя переоценил. Влад был абсолютным эфирным лидером, его любила аудитория, любила страна, и на этом ощущении он начал перестраивать канал. Но одного лидерства оказалось мало. Я видел, как Влад все более нагружается этой работой, как некое среднее его состояние постепенно становилось все более тягостным. Альбина рассказывала, что дома он все чаще выглядел подавленным. Она это расшифровывала как то, что Влад взвалил на себя ношу, которую почти не может нести. Альбина ненавидела ОРТ. Она чувствовала, что теряет человека. Но Влад никогда не пытался назвать словами причину этой тяжести. По природе он был настолько легким человеком, что, видимо, посчитал, что справится самостоятельно. Возможно, это и есть переоценка собственных сил. Во многом для нас с Сашей Любимовым это урок: нужно быть открытым, потому что эта открытость тебя защищает.
У меня ощущение, что по легкости характера, глубинной легкости Влад что-то просмотрел... То есть отнесся к каким-то вещам легче, чем это было необходимо. По моему ощущению и по воспоминанию Альбины, атмосфера сгущалась. И он это чувствовал. То, что ситуация была напряженной, было очевидно.
Листьев никогда не настаивал на тотальном увольнении — все постепенно. Но в итоге около 50 % сотрудников были бы уволены. Из интервью Листьева «Независимой газете», 30.04.94: «...очень многие боятся этого (реконструкции «Останкино». — «Ъ»). У них есть связи, насиженные места, люди расписываются в ведомостях организаций, которые в «Останкино» не значатся. Они себя спокойно чувствуют, они у корыта. Они не думают о том, какие передачи завтра появятся на экране». Интересно, что в прошлый четверг состоялось первое собрание трудового коллектива ОРТ (240 человек). Как рассказывают очевидцы собрания, выступая на нем, Листьев заявил, что вместо «странных премий, которые платили в прошлом», отныне будет нормальная зарплата. А еще он сказал: «Мы знаем, кто брал взятки, и с ними расстанемся».