Только тут на пульте раздался... не звонок даже, а писк телефона. Звонил Пономарев. Еле слышным голосом он потребовал вырубить передачу из эфира. А какой смысл?
Все самое страшное уж точно позади. Короче, передачу довели до конца, после чего все причастные постарались удалиться на выходные в недосягаемые места. Что творилось в субботу и воскресенье у телецентра, знаю только по рассказам. Говорят, такого количества членовозов не видел даже Кремль. Передачу просматривали под микроскопом. Мы готовились класть партбилеты, получать строгие выговоры, но как-то тихо все сошло на нет. Не стоит говорить, что пришедший в себя Мукусев стал ходить гоголем и намекать, что на самом деле Захаров все с ним заранее согласовал.
Вообще если для нас, молодых, это все было некоей игрой, то для руководства порой — вопросом жизни и смерти. Существование в постоянной стрессовой ситуации давало о себе знать — по-моему, как раз после случая с Захаровым у Лысенко парализовало часть щеки.
АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Сейчас уже мало кто помнит, что «Взгляд» первым сообщил о крахе коммунизма в Румынии и Чехословакии. Передачу о чешских событиях вели, кажется, Влад с Политковским. В этот день у нас случилась довольно серьезная неприятность. Меня вызвали в первый отдел и показали телеграмму нашего посла с требованием оказать воздействие на «Взгляд». Оказалось, что кто-то из секретарей чешской компартии высказал нашему послу недовольство в связи с тем, что мы поддерживаем их правозащитников. У нас тогда прошло интервью с Дубчеком, и тот ухитрился даже прислать письмо с благодарностью. Начались звонки из ЦК и КГБ. Правоверный зампред Решетов потребовал снять материалы о Чехословакии с эфира. Мы уперлись: либо всю передачу снимайте, либо ничего.
Дискуссия с ним продолжалась часа три, не меньше. Лазуткин и Шевелев — два других зампреда — дипломатично пытались изменить ситуацию в нашу пользу. А к тому моменту ситуация была уже практически неуправляемая, и я знал, что после снятия передачи будет грандиозный скандал. И тут мне секретарша приносит записку от моей банды — Влада, Саши и Димы: «Мы в приемной. В случае чего готовы ворваться». А у меня к ним до этого была какая-то претензия, что-то они в эфире неточно сказали, сейчас не вспомню. Ну и раздражение накипало. Не хватало, чтобы еще эти нахалы ворвались! Каким-то образом нам удалось Решетова дожать. Я вышел, ничего не соображая от волнения и злости. Ребята ко мне. На ком-то я должен был сорвать злость?! Я иду, и кто-то мне зудит на ухо, что надо было устроить скандал, пригласить прессу и т.д. Дальше вообще ничего не помню. Оказываюсь дома. У меня жутко болит нога. На следующее утро Влад и Димуля Захаров мне говорят: «Шеф, мы и не знали, что вы занимались карате!» Что такое? Оказывается, я вышел и со всей силы двинул ногой по какому-то металлическому крану. И пошел дальше хромая. А вечером во время эфира мы сообщили о том, что коммунисты в Чехословакии гикнулись. У нас был там знакомый, жена которого смогла проникнуть в парламент. Там в тот момент все решалось. И по цепочке ее сообщения добрались до «Взгляда». У нас прямо в эфире был задействован телефон. Не помню точно, кажется, Политковский снял трубку и через минуту сообщил о крахе коммунизма в Чехословакии. А еще через несколько секунд телефоны, стоявшие здесь, в студии, буквально подпрыгнули: «Кто разрешил, вашу мать!..» Еще никто ничего не знал. Даже в ЦК. А мы уже выдали сообщение.
АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Наверное, «Взгляд» тем и был хорош, что шел ноздря в ноздрю со временем, может, чуть его опережая. Любопытно, что на протяжении всего существования программы самым страшным словом для нас было «концепция». Сформулировать ее постоянно требовало от нас начальство, а мы, как могли, увиливали. Три с небольшим года, что существовал «Взгляд» первой редакции, — это время по-настоящему романтическою Телевидения, когда все мы были много моложе и с удовольствием играли со всей страной в игру, которая казалась нам очень серьезной...
ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. На самом деле «Взгляд» был обречен уже в 89-м году по объективным причинам. Основными составляющими нашего успеха были: политическая откровенность и музыка, которая была Зажата в достаточно жесткие идеологические рамки. А в 89-м уже пошли трансляции съездов, появились музыкальные программы. Информационная ниша, которая являлась монополией «Взгляда», существенно расширилась. Это и предопределило его смерть. Оставаться лидером на существующем фоне было уже невозможно.
АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. И не верьте тому, кто скажет, что политический резонанс «Взгляда» был рассчитан заранее. Ничего подобного. С передачей произошло все то, что и с Горбачевым; Иными словами, у нас не было выбора. Мы были в положении человека, оказавшегося в первых рядах демонстрации. Оставалось либо эту демонстрацию возглавить, либо быть затоптанными. В какой-то момент мы поняли, что лучше бы возглавить. И все. Ведь если посмотреть темы и выпуски первых программ, все это покажется настолько смешным, что непонятно, из-за чего весь сыр-бор.
АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Пытаюсь вспомнить, какие самые яркие сюжеты программы остались в памяти... Да, мы первыми дали интервью Сахарова после его возвращения из ссылки, много говорили об ужасах сталинских репрессий, предоставляли слово практически всем политикам периода перестройки и многих из них сделали просто знаменитыми Помогли стать известными многим рок-группам... Первыми начали обсуждать темы, которые теперь кажутся либо банальными, либо и вовсе вчерашним днем. И все же на память приходит не это, а, например, сюжет Мукусева о мальчике из детдома с совместным исполнением в финале песни «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко...». Над ним плакало полстраны. Или знаменитый сюжет Влада о парне, у которого в квартире жила лошадь... Таких материалов было немного, но сегодня почему-то вспоминаются именно они. Наверное, потому, что все остальное было достаточно преходящим и унесено временем...
ИВАН ДЕМИДОВ. В то время мы изобретали велосипед, телевизионный велосипед. Хорошо кинорежиссерам, художникам, которые знали классические картины, росли на них. А мы не видели ни одной зарубежной программы вплоть до 1988 года. Мы учились монтажу, нарушая все правила, никаких кассет тогда еще не было. Придумывали на ходу и не понимали, почему у нас получается.
И дальше мы работали только вместе: Листьев, Любимов, Разбаш, Захаров и я. Из этой группы Дима подавлял знаниями, интеллектом, Любимов являлся мотором, а Влад таким симпатичным и даже не очень глубоким мирным человеком. Наверное, он чувствовал себя тогда не слитком комфортно, ведь мы в то время горели совсем другим: в каждом возможном сюжете добить, добить, добить... А Влад от этого уходил и по большому счету был прав.
АЛЕКСАНДР ПОЛИТКОВСКИЙ. Когда я учился на факультете журналистики, к нам пришел Валентин Зорин. Он тогда сказал, что если телевизионный журналист владеет двадцатью приемами, то он нормальный ремесленник, если сорока — он талантлив, если же у него около ста приемов, то это гений. Влад в этом смысле очень быстро набирал, схватывал на лету. Хотя всегда действовал по некой схеме.
Помню, когда мы ездили со «Взглядом» на гастроли, Влад великолепно умел раскачать зал. Иногда с помощью заготовленных записок. Эти записки действительно были, их присылали зрители, но когда все шло ни шатко ни валко, в ход пускались именно заготовленные. У Влада таких записок было больше всех. В этом нет ничего плохого, потому что ответы на них действительно были интересны людям.
АНДРЕЙ РАЗБАШ. Распределение «по ролям» в нашей команде сложилось совершенно естественно и закономерно. Политковский как вездесущий репортер с сюжетами, которые он приносил в студию. Любимов как такой более рафинированный и западный тип, Влад, несущий непосредственность и радость. Прелестный зануда Дима Захаров — такой Знайка, Гурвинек. У Димы всегда было собственное понимание всего. Его явно тянуло в просветительство. Он, например, воспринимался нами как эксперт по системам вооружения. Он геральдикой увлекался. Он много знал. Влад снял прелестный сюжет, запомнившийся зрителям (он взял приз на одном из европейских фестивалей), — о мальчике, который спас лошадь. Саша Любимов писал великолепные энергичные комментарии, превосходно разбирался в музыке. Каждый приносил все, что мог.