И в Конго далеком он пуль не боялся.
За что неизвестно, да только сражался,
А также в Гренландии дрался, видать.
Чтоб что-то кому-то зачем-то отдать…
Но вот, из походов домой поспешая.
Вернулся он в хату, а хата — чужая…
О как ты щедра, бескорыстная Русь!
Откуда ж у хлопца испанская грусть?
Апофеоз с человечьим лицом! Это, конечно, прекрасная фраза, но, как ни грустно, не строится сразу апофеоз с человечьим лицом.
Если научно заняться вопросом, нужно решать поэтапно вопрос — и для начала построить всерьез апофеоз с человеческим носом.
Сделали нос, постарались быстрей, нос замечательный, хоть без ноздрей.
Первый этап со вторым крепко связан. Вот и настал подходящий момент — сделать еще один эксперимент — апофеоз с человеческим глазом. Сделали все в окончательном виде. Глаз замечательный, только не видит.
Дальше, назло клеветническим слухам, мы в соответствии с планом своим делаем, строим, возводим, творим апофеоз с человеческим ухом. Ветер победные стяги колышет. Ухо досрочно сдано, хоть не слышит.
Но успокаиваться нам не надо. Будем мы строить теперь на века апофеоз с человеческим задом. Это получится наверняка! '
Дают и обед мне, и завтрак
И опыты ставят на мне —
Возможно ли Светлое Завтра
Построить в отдельной стране.
Семь раз мою шкуру пороли.
Семь раз зашивали опять.
Уж раз я подопытный кролик.
То должен терпеть и страдать.
Давно я привык к этой роли.
Как пес, что сидит на цепи.
Я кролик, подопытный кролик,
И принцип один мой — терпи.
Мой опыт весь мир озадачит.
А все остальное не в счет.
Ведь то, что я жив еще, значит.
Что Светлое Завтра придет.
Грызу я морковку с нитратом
И в щелку гляжу от тоски:
Ну как. на дворе — уже Завтра?
А там, как и прежде, — ни зги.
Уж лучше б я волком был задран.
Уж лучше б был съеден на завтрак!
Давно осознать бы пора.
Что Завтра, то Светлое Завтра.
У нас уже было вчера.
Не бойся, друг, твой ум всесилен.
И ты поймешь простую суть:
На свете нет прямых извилин,
Извилист всех извилин путь.
Еще мы только подрастали.
Еще в детсадовские дни
Извилины нам выпрямляли.
Но завивались вновь они.
Извилинами мозг обилен.
Зато не ведает преград.
Вот мозг спинной — тот без извилин.
Но путь его направлен в зад.
Сила воли — прекрасное качество.
Не лихачество и не чудачество,
И за нею безделье не спрячется,
Сила воли надежна во всем.
Но заметить, пожалуй, позволю я,
Что сильней силы воли — безволие.
У безволья своя сила воли есть.
И она настоит на своем!
Никого я не хочу охаивать —
Иноземцев или соплеменников. —
Но опасно улицам присваивать
Имена великих современников.
И хочу сказать я славу любящим.
Что при жизни признанные гении
Могут оказаться в близком будущем
В очень щекотливом положении.
Согласитесь, что звучит, однако.
Поучительно такая сценка:
— Где. скажите, дача Пастернака?
— Вон она! На улице Павленко.
Хоть приезжий был не из Монако.
А из нашего Стерлитамака.
Но не ведал, кто такой Павленко,
Он, на память знавший Пастернака.
Был Павленко крупный заседатель,
Автор протоколов и пассажей.
Очень знаменитый был писатель,
В общем, ничего не написавший.
Правда торжествует, но, однако,
Медленно идет переоценка:
— Где, скажите, дача Пастернака?
— Все еще на улице Павленко.
С волками жить, так уж по-волчьи выть!
Но как ни вой, коль разобраться толком.
Ты все ж не станешь настоящим волком.
Забыв, что можно человеком быть.
Но если ты проявишь волчью прыть.
Глядишь, тебя, пожалуй, примут в стаю.
И ты, приткнувшись скромно, с краю.
Добычу будешь сытую делить.
С волками выть, по-человечьи жить…
Нет, я другой такой страны не знаю.
Разбужены лаем, мы страшно страдаем, и спать мы желаем, а пес не дает, он лает и лает и не понимает, что местью пылает неспящий народ.
Не ведает он-то, что дом-то Литфонда, здесь члены живут самого ССП. Мы здесь проживаем и переживаем, что жены не спят, и родня, и т. п.
Пес думал, бедняга, что лает для блага, для нас он с отвагой всю ночь службу нес. Доказывал с жаром, что хлеб ест недаром, тот недальновидный беспаспортный пес.
Старался для нас он, но был он наказан и сослан в чужое глухое село.
Но Бог с ними, с псами! Ах, если б мы сами всегда понимали, что польза, что зло.
Вот так же. наверно, с усердьем чрезмерным хотим показать мы и верность и злость, ц лаем примерно, и служим мы верно за ту же похлебку и сЛадкую кость. Мы не понимаем, что, может быть, лаем кормильцам мешаем и лучше б молчать. Мы лаем — не знаем, что завтра хозяин прикажет: «Довольно!» и скажет: «Убрать!».
Но чу! Слышу лай я! И, счастьем пылая, твержу: «Пес вернулся! Он будет здесь жить! Кто верою служит, тот счастье заслужит. Пес с нами! Пес с нами! Давайте служить!»