Они, конечно, не узнали меня, но каким-то шестым чувством интуиции определили, что перед ними именно я, Владукас, которого они считали пропавшим без вести. Женщина вдруг радостно воскликнула мое имя, и мы непроизвольно обнялись. А что было потом — не поддается описанию. Мы проговорили всю ночь и не заметили, как она прошла. Я встретил здесь такое же гостеприимство, как и у Янулисов. За большим портняжьим столом пили доброе вино, закусывали и вспоминали военную старину. Передо мной сидел старый коммунист Вацлав Константинович Волковас и рассказывал, как трудно было им работать после разгрома Шяуляйского подполья антифашистской организации, которую возглавлял так называемый «Штаб четырех А». Во время повальных репрессий он, Вацлав, спасся только благодаря тому, что в его доме, на верхнем этаже, жил тюремный надзиратель Баранауцкас, являвшийся тайным агентом гестапо.
В ходе беседы Волковас сообщил мне приятную весть: мои бывшие хозяева Каваляускасы живы и проживают все там же — в деревне Гильвичай. Я загорелся страстным желанием повидать их. Мне надо было у них многое выяснить. Например, кто из местных жителей предал русский партизанский отряд, с которым мы держали связь и выполняли его задания? Кто выдал немцам нас с мамой? Жива ли паняля учительница, в школе которой я разорвал портрет Гитлера?.. И многие, многие другие вопросы теснились с моей голове, вороша зарубцевавшуюся память. Как бы хотелось увидеться с бывшей пастушкой Онутой Мецкуте, с Минкусом Пранусом и его внучкой Стасей, которую я учил играть на балалайке, с Чаплынскими, которые каждую субботу приглашали нас в свою баньку. Хотелось бы также узнать судьбу помещика Гирдвайниса и русской белой эмигрантки графини Ольги, которая до революции жила в Дятькове. А где сейчас их управляющий Рудельп, который ухаживал за панялей учительницей?.. Сердце горело узнать обо всем. Ехать! Немедленно ехать в Гильвичай! — заторопился я.
Утром, не отдохнув, я поехал в Гильвичай. Меня согласились сопровождать и быть моими переводчиками Стасис и сын Вацлава Волковаса — тоже Вацлав, 1942 года рождения, красивый высокий парень, по профессии часовой мастер, прекрасно разбирающийся также в литературе и искусстве.
Мы пришли на автовокзал, построенный в роскошном современном стиле — из легкого железобетона. Сели в мягкий многоместный автобус и поехали маршрутом, по которому я когда-то брел пешком, еле волоча ноги от усталости. Теперь же я смотрел через ветровое стекло и не узнавал старой литовской деревни. Вместо хуторков, разбросанных по долинам и взгорьям, протянулись широкие колхозные улицы с красивыми белыми домами, сложенными из силикатного кирпича, с клумбами и магазинами. Там, где тридцать лет назад проходила проселочная колея, пролегла асфальтированная дорога. Кругом обширные тучные поля, кругом народ, улыбки и смех. Нет, и здесь я не находил следов своего горемычного детства.
Но меня охватило трепетное волнение, когда вдруг на опушке соснового леса показались знакомые очертания одинокого домика с колодезным журавлем во дворе. Смотри-ка, живой! Этот старый, худой журавлик, точно выживший из ума старик, так же, как и тридцать лет назад, гордо уставился в синее небо, приветливо кивая каждому, кто хотел утолить жажду. Совершенно не верилось, что вот сейчас, через несколько минут, я снова услышу его скрипучий голос и встречусь со своими бывшими хозяевами.
Хотя я шел медленно, но задыхался от сильного клокотания в груди, словно только что вышел не из автобуса, а пробежал все тридцать километров для того, чтобы вспомнить какой-то страшный «сон», который снился мне в далеком детстве. Поэтому мое сознание не совсем четко теперь воспринимало действительность.