— О, а кто эта женщина? Какая необычно красивая. Я ужасно скучал по тебе, Руби. Приходилось одному считать звезды...
Кларенс посмотрел на Харли. Он хотел спросить: как же...
— Минуту, а это кто там? — сказал Обадиа. — Майк? Это ты, старый вояка? А теперь пожмем руки! Долго ждал, чтобы снова наши руки встретились! Держи пять! А это кто за тобой? Илайджи? Откуда ты, брат?
Нет, конечно, нет. Это все, в конце концов, галлюцинация. Удивительно, на что способен человеческий мозг. Тело старика содрогнулось в приступе боли,
— Вы все пришли встретить меня, да? Да я и не хочу тут оставаться, это точно. Я слышу, как звонит старый колокол на
264
крыльце. Время войти в дом, правда? Пришло мое время пересечь этот древний Иордан. Время домой...
Глаза Обадиа расширились, и его детям показалось, что они видят яркий свет. И тут глаза его закрылись, и Обадиа Абернати сделал свой последний вздох в этом мире и первый — в другом.
Душа покинула тело. Кларенс и Харли смотрели друг на друга, не веря своим глазам. Казалось невозможным, что только мгновение назад в этой опустевшей оболочке еще был человек.
— О, папа, — зарыдал Харли.
Кларенс упал на колени, положив голову на край кровати.
— Мы будем скучать по тебе, старина, — сказал Кларенс, — мы будем ужасно скучать по тебе.
Спустя несколько минут Харли и Кларенс помогли друг другу подняться и вышли в холл.
— Анци? — Кларенс не слышал, чтобы Харли так называл его последние двадцать лет. — Погоди минуту. Я подумал, может папа и правда... я не знаю. Ты думал?..
— Да, я думал, — сказал Кларенс, — до того момента, как он сказал, что видит дядю Илайджи. Я же говорил с ним только вчера вечером. Илайджи все еще в Миссисипи.
— И если что-то можно определенно утверждать, — сказал Харли, — то Миссисипи и небеса — это два разных места.
В этот вечер Кейша и Селесте настояли, чтобы читать всей семьей. Кларенс, Женива, Джона и Тай — все собрались рядом с девочками в гостиной, сели на полу, прислонившись к дивану и креслам.
— Раньше нам читал дедушка, и перед этим он всегда пел песню, — сказала Кейша.
— А что он пел? — спросил Кларенс, зная ответ.
— «О благодать». И массу других. Он говорил, что некоторые из них — песни рабов.
Низкий голос Кларенса постепенно набирал силу, как будто восходя по ступеням: «О благодать, спасен Тобой я из пучины бед. Был мертв, и чудом стал живой, был слеп, и вижу свет».
Он продолжал куплет за куплетом, и закончил словами: «Пройдут десятки тысяч лет, забудем смерти тень, но Богу так же будем петь, как в самый первый день».
— Ты хорошо поешь, папа, — сказала Кейша.
265
Кларенс прокашлялся и запел песню рабов: «Когда я увижу Его лицо, я буду свободен от слез. Кто-то зовет меня по имени. Все на борт, дети, все на борт, поезд благовестия идет, все на борт».
Женива закрыла глаза, пока пел Кларенс. Она впитывала каждый звук голоса мужа, отзывавшийся в ее душе. Так давно она не слышала, как он вот так поет...
«Спустись ниже, колесница, отвези меня домой», — чем дольше пел, тем больше Кларенс чувствовал, что они не одни в комнате. Музыка связывала их с другими голосами, которые были очень далеко, но при этом совсем близко. В какой-то момент он услышал голос, который был слабым и тонким сегодня утром, но сейчас звучал мощно и громко. Это потрясло его, как будто он услышал голос вечности. Он не понимал, что песни, которые поют одновременно на земле и на небе, создают мост между двумя мирами.
Зазвонил телефон. Весь день звонили родственники, и Женива неохотно пошла отвечать.
Через несколько минут она вернулась.
— Это был твой кузен, Джейбо из Джексона, — сказала Женева. — Я оставила ему сообщение о смерти папы. А он звонил сказать о твоем дяде Илайджи.
— Я думаю, что ему тяжело было услышать об отце, — сказал Кларенс, — они всегда были так близки.
— Да не в этом дело, — сказала Женива, — дядя Илайджи скончался.
— Когда? — спросил Кларенс.
— В десять утра, по времени Миссисипи. Джейбо извинялся, что не позвонил раньше.
— Он умер за три часа до папы, — сказал Кларенс и закрыл лицо большими ладонями.
У него снова хлынули слезы. Женива и дети обняли его и друг друга, сидя на полу гостиной.
После нескольких минут воспоминаний об отце и дяде, Кларенс повел семью в молитве. Затем он взял последнюю книгу из цикла о Нарнии, открыл на закладке в последней главе.
— Дядя Анци, — сказала Селесте, — что это значит, когда все время говорят, что Аслан — не ручной лев?
— Ну... — Кларенс колебался, — может быть то, что он до-