— И что ты хочешь этим сказать? — спросил Олли.
— Этот аппарат как система правосудия. Сотни лет белые присяжные обвиняли невинных черных и оправдывали белых, виновных в избиении и линчевании, в поджоге домов. И очень мало белых требовало реформ. Но вот появилось дело Симпсона, и виновный по мнению белых черный, был оправдан черным жюри. И что происходит? Вдруг вся белая Америка говорит: «Надо починить аппарат».
— Никогда не думал об этом в таком ракурсе, — сказал Олли.
— Как и персонал на железной дороге. Когда ты относишься к структурам управления, то привык, что все делается по-твоему.
—- Но два зла не творят одно добро, — сказал Олли. — Белое жюри было повинно в несправедливых приговорах белым, потому что оно белое. Черное повинно в том же, потому что оно черное.
— Согласен на 100%, — сказал Кларенс, — я только хочу сказать, что сотни лет все шло одним путем и стоило лишь чуть пойти по-другому, как белые заволновались. Просто интересно наблюдать, — Кларенс вздохнул, — больше всего в деле О.Джи меня удручает, что после Марша Миллиона Мужчин, где так много говорили о расовых вопросах, на сердце стало еще тяжелей. Все похоже на диалоги глухих.
— О, я не знаю, — сказал Олли, — мы только говорили об этом, и ты сказал мне нечто, что помогло мне. Видимо, мы во многом мыслим одинаково. И когда я слышу, как ты говоришь, что черные сами несут ответственность за свой выбор, и корень проблемы не в белом расизме, это помогает мне объективнее воспринимать такие случаи, как этот.
— А когда я слышу от тебя, что расизм по-прежнему актуален, то способен увидеть и другую сторону проблемы, — сказал Кларенс.
— У меня к тебе немного личный вопрос, — сказал Олли.
16
— Ведь ты знаком со спецификой СМИ, так почему же ты веришь всему, что написано в «Трибьюн» о жестоком обращении с тем парнем?
— Наверное, это исходит из моего опыта общения с копами,
Кларенс глубоко вздохнул. — Самые первые мои впечатления
от полицейских относятся к временам Миссисипи. Некоторые были добрые. Но в основной массе — нет. Они издевались над нами, обзывали болванами, скунсами, уродами, привидениями, ниггерами. Всегда притесняли черных парней, я имею в виду законопослушных. Я бы мог это преодолеть, пожалуй... но есть одна история, которую я тебе не рассказывал.
Кларенс вздохнул, словно ему требовались силы для того, чтобы рассказать эту историю.
— Однажды вечером отец узнал кое-что о моем двоюродном брате Сете, сыне дяди Илайджи. Он вился вокруг одного белого активиста по правам человека, который прибыл из Нью-Йорка. Его ненавидели местные власти. Прошел слух, что этого белого и моего кузена арестовали и держат в тюрьме. Отец отправился в тюрьму вместе с дядей. Мама умоляла их не ходить без свидетелей, но они отправились лишь вдвоем. Они пришли и попросили свидания с парнями. Шерифом был такой большой и толстый белый.
— Как я, — спросил Олли, — только не мускулистый?
— Вроде того. Короче, дело закончилось тем, что отца и дядю обвинили в том, что они пытались устроить побет, что немыслимо. Дядя Илайджи был как и отец — сильный, как вол, но кроткий. Копы решили преподать этим цветным урок. Выпустили парней, и заперли мужчин. А потом стали избивать отца и дядю. Они били юс руками, дубинками и бейсбольной битой. Мочились на них, пытали их, прищемляя носы вилкой. Не буду тебе всего рассказывать, потому что мне жутко даже думать об этом. Отец иногда вдвое сгибается от боли, возникающей от того, что они сделали ему тогда.
Кларенс пытался сдержать слезы, скатывающиеся по щекам. Олли был поражен.
— Когда мой кузен сообщил, что папа в тюрьме, мы с мамой поехали туда. Мы были снаружи, но сквозь толстые стены слышали, как вопили отец и дядя.
Кларенс рыдал. Олли не знал что делать. Просто тихо сидел.
17
Наконец Кларенс снова заговорил.
— В детстве отец был с нами строг. Наказывал, когда мы того заслуживали. Но он был добрейший человек, голоса на нас не повышал. Я знаю, что он претерпел в ту ночь. И с тех пор я никогда не доверял белым полицейским.
— Твой отец прекрасный человек... прекраснейший из всех, кого я знал, — у Олли дрожал подбородок, он прокашлялся и вытер глаза. — Я сожалею о том, что они сделали с ним. Хотел бы попасть туда сейчас с тобой, как следует показать этому шерифу и грязным копам.
— Если бы мы и могли, — сказал Кларенс, — то когда бы я закончил, ты должен был бы арестовать меня. Я не остановился бы, пока бы не убил их. Я знаю, мысленно я проделал это тысячу раз.
— Рада, что Вы пришли, мистер Абернати, — сказала Андреа Тайлор, и ее глаза выражали тяжесть в душе, —• последние годы были очень тяжелыми для меня. Если бы не церковь «Авен-Езер», я бы не справилась. Рада, что вы туда ходите. И мне жаль, что мой сын влиял на Вашего племянника.