Затем вскочила на черного коня. Движение ее коленей сказало ему, куда хочет отправиться всадница. Он коротко ржанул и, вновь пробив пелену тумана, помчался над водой к далекому берегу.
За все время ее заточения ей и в голову не приходило, что уйти будет так легко. Она даже не думала о возможном бегстве. Она просто была оставлена всеми. Этот юноша призвал ее к жизни — и она проснулась. Для того, чтобы совершать какие-то действия, нужно желание. А на острове у нее не было никаких желаний. И неужели так должно было быть всю ее жизнь?
Под ней проносилась страна демонов, она впервые увидела сверкающие башни Драхим Ванашты — и едва не свалилась с коня, разглядывая их. Никто здесь не знал ее. Но зато ее знало все. Вся страна почуяла, что ее покидает дочь Азрарна. Ее конь черной молнией проносился над озерами и рощами — и кристальная вода вздымалась огромными мутными волнами, а над деревьями, за миг до того казавшимися вырезанными из камня, рождался ветер, взметывая вверх их ветви. Каждый тонкий прутик, каждая капля воды пыталась удержать ее, но она отстраняла их, как королева отстраняет суетливых слуг.
Как выглядит выход из Нижнего Мира, она помнила еще с первого своего путешествия — правда, тогда он был для нее входом. Трое врат, наружные — из темного огня, вторые — из голубой стали, внутренние — из черного агата. За ними — разверстая пасть спящего вулкана, ведущая к стране жидкого огня — центр плоской земли, крыша Нижнего Мира.
Она приблизилась к первым воротам.
Перед ее отцом они раскрылись сами — ведь он был правитель этой страны. Перед его дочерью они остались неподвижны, как горные кручи. Черный конь танцевал перед ними, злобно фыркал, но пройти не мог. Она же почти в отчаянье дергала повод, пытаясь успокоить своего скакуна. Всею спиной она чувствовала ту бурю, что поднимается в оставленной ею стране. Но ворота оставались закрыты. Что же делать?
Что-то царапнуло ей язык, словно надкушенная долька лимона. Спрятанный топаз.
Это напомнило ей о чем-то столь забавном, что она затрясла головой, чтобы не рассмеяться и не выронить камень. Ибо хотя отцом ее был Демон, мать ее являлась смертной, более того, родилась в момент прохождения солнечной кометы.
Солнце.
Она произнесла роковое слово, эта девушка верхом на черном коне, произнесла мысленно, но с такой верой в свое право произнести его при надобности вслух, что это прозвучало самым могущественным заклинанием, какое произносилось пред этими вратами. Огненные створки дрогнули, нехотя подали назад, пропуская упрямую девчонку. Та пришпорила коня, направляя его в образовавшуюся щель, хотя тому это не слишком нравилось. Ворота из стали тоже не выдержали слепящего образа в мозгу девочки и распахнулись настежь. Вслед за стальными, не дожидаясь, когда убийственная мысль будет направлена и на них, раскрылись и агатовые створки.
Над девушкой раскрылся туннель, полный мертвой тьмой — жерло потухшего вулкана.
Здесь черный конь замотал головой и стал, как вкопанный. Ему хотелось обратно в золотистый вечный свет Нижнего Мира, он испуганно приседал на задние ноги, визгливо ржал и косил глазом. Она слезла с его спины и позволила скакуну вернуться домой прежде, чем створки ворот снова сомкнутся за ее спиной.
Здесь, у жерла вулкана, ей уже не нужно было спрашивать камень, что делать дальше. Дочь Азрарна подняла руки и подставила ладони холодному потоку воздуха, проходящему сквозь черный зев. Золотой парус, сотканный из этого потока, поднял ее и понес, все выше и выше, сквозь самую высокую на свете печную трубу, из всех, что когда-либо упирались в земное небо.
Это небо оказалось серым, окаймленным голубыми горами в красных коронах. Зрелище было столь величественно, что девушка какое-то время бездумно смотрела на светлеющее небо и только когда над одной из гор показался край золотого диска, она догадалась, что это — рассвет.
Ветер, ее покорный раб, пронес девушку вдоль склона горы и опустил на зеленом холме. Отсюда она могла видеть, как первые лучи выбирают себе путь меж горных круч, озаряя мир золотым живым светом. Она смотрела и смотрела, и понимала, что будет на тысячу лет проклята Азрарном за этот взгляд — она снова оказалась одинокой и отринутой.
Но взамен ей оставались тысячи лет восходов солнца. И зеленая трава, и голубые горы. И все краски земли. Она прекрасно переносила день и солнце, на что, как известно, не способен ни один демон. Однако, будучи человеком лишь наполовину, она все же наполовину оставалась демоном. И потому предпочитала тень яркому свету солнца.
Вынув изо рта топаз, она оставила его на белом валуне, а сама отошла в тень высокой скалы.
Говорят, что на солнце слезы, текшие из ее синих глаз, превращались в сапфиры — она плакала драгоценными камнями. Для людей это были сапфиры, а для нее — настоящие слезы.
Олору подошел к ней, снял подбитый мехом плащ и обернул ей плечи. Поцелуями он осушил ее сапфировые слезы.
— Здесь, в этом Верхнем Мире, моя сила постепенно покидает меня, — сказал он. — Но пока…
Плащ развернулся, и тогда стало видно, что один его край черен, как звездное небо, а другой — сияет солнечным светом.
И зеленый склон холма опустел.
5
Тот же рассвет, что увидела дочь Азрарна, вставал и над домом вдовы. День начинался вполне мирно — спящие у прогоревших костров люди и собаки, фыркающие лошади в стойлах и у коновязи. Первые лучи солнца коснулись черной громады леса, она ожила, из колдовской чащи превратившись в обычный старый лес. Сотни птиц проснулись и запели свои утренние гимны. Но тем, кто проснулся с рассветом во дворе старого дома, было совсем не до песен. С сонным ворчанием они поднимались с земли и шарили вокруг себя неловкими руками — в поисках остатков вина или хотя бы воды. Кое-кто пришел в себя настолько, что заинтересовался, где же все-таки их господин, Лак-Хезур. Еще некоторое время спустя благородные господа уже колотили во все окна и двери дома, выкрикивая проклятия и насмешки: неужели груди здешних девственниц столь холодны, что они заморозили бедного герцога насмерть?
И поскольку никакого ответа на их справедливое требование видеть господина дано не было, они взломали двери и всей ватагой ворвались в дом. Здесь они услышали новую песню.
Но эта песня не имела ничего общего с утром и солнцем. Древняя, как людской род, она могильным холодом вползала в уши. Свита остановилась, мгновенно забыв о насмешках. «Что, что это такое?» — спрашивал каждый. Такие стоны и крики мог издавать разве что безумец. «Опять этот Олору дурачит нас!» — решила свита герцога. А раз так, значит и с герцогом все в порядке. И люди поспешили выйти из мрачного темного дома во двор, где светило солнце и пели птицы.
Но едва они сделали это, как где-то наверху, на втором этаже, распахнулись ставни окна, и в проеме возникла человеческая голова. В первый миг никто из ловчих и свиты не мог узнать этого лица. Выпученные глаза, перекошенный рот со струйкой крови, стекавшей изо рта говорили, что перед ними настоящий безумец. Человек в окне был гол и изранен; завывая, как волк на зимнюю луну, он еще больше раздирал себе ногтями лицо и грудь. И только по пепельно-серым длинным волосам изумленная свита опознала наконец своего господина.
Издавая невнятные, весьма похожие на стоны безумца, вопли, люди кинулись прочь. Многие вскочили на лошадей и тотчас умчались за ворота. Иные просто застыли от изумления, не в силах пошевельнуться. Кто-то неуверенно обратился к герцогу по имени — и тотчас пожалел, что сделал это. Жуткая тварь в окне завыла еще громче, вылезла на карниз и стала спускаться во двор прямо по стене.
Этого не смог уже вынести никто. Лак-Хезур, и в здравом уме не отличавшийся милосердием, сделался безумен и, несомненно, разорвет на куски всякого, до кого доберется.
Во дворе не осталось ни одной лошади. Вся охота отбыла так же шумно и стремительно, как и явилась накануне.
По дороге в город люди несколько пришли в себя. Нашлось даже несколько светлых голов, сообразивших, что именно следует рассказать в столице. Было решено объявить, что Олору и его домашние оказались колдунами. Причем такими могущественными, что сумели победить самого Лак-Хезура. Пусть об этом помнит каждый и опасается даже на милю приближаться к дому Олору, к самому Олору, к его ведьме-матери и девственным сестрам. Ибо что могут смертные противопоставить столь сильным чарам? (Эти соображения подтверждались еще одним фактом, который из-за паники все упустили из виду, зато вспомнили теперь. Молчаливые телохранители Лака не пришли ему на помощь. Хуже того, они просто стояли во дворе, словно каменные болваны. Если даже эти демонические создания оказались бессильны против Олору и его присных, то простому смертному лучше вовсе не пытаться вставать у них на пути.)