— Вот поэтому я строю никому не нужные крепости на Амуре. Я могу рассуждать о цивилизации грядущего века, но мне не позволят служить, если я не отрапортую в Петербург, что установил батарею, построил казармы, воздвиг триумфальную арку, заткнул вход в Амур как пробкой и что никакого лишнего влияния мы не допустим. Примите и вы, Петр Васильевич, этот непременный закон для признания вас.
…Муравьев побаивался холодности Мраморного Дворца и великого князя генерал-адмирала. На этот раз при встрече Константин оказался покладист. Недоверия его как не бывало. А известно, что моряки, возвращающиеся в Петербург с востока, жаловались Константину на Муравьева, говорили про него, что не моряк, а лезет не в свое дело. Зачем далеко ходить, Невельской расстался в разладе с Муравьевым и возвратился в Петербург. В юности Константин был у него на корабле в вахте. Такой офицер для молодого моряка, знакомый с ранних лет, остается для него на всю жизнь кумиром.
Константин знал, что дело разграничения по Амуру государь возложил на Муравьева и дал ему все полномочия.
Константин высок ростом, тяжел сильным телом атлета, он решительней и сильней брата, проще его, меньше занимается церемониями. Хотя и ему, как и каждому члену царской семьи, приходится постоянно присутствовать на всяких торжествах и приемах, это набивает Константину оскомину. Он рос и мужал на корабле в плаванье. Приемы, встречи, торжества и церемонии, полковые праздники иногда невыносимы даже для Саши, как Константин называл царя, но все же Саша их любит. Да и кто из военных не любит парада.
А Константин привык к морю, иногда ругается как матрос. Если на что-то идет, то готовит дело как следует. У нас бывает, что если человек к чему-то способен, выказал ум и характер, то его заставляют заниматься множеством разных дел, так получается и с Константином. На него много государственных забот наваливают.
Константин рад, что брат выказал определенность, благословил Муравьева и позволил ему самостоятельно решать дипломатические дела в отношениях со странами Дальнего Востока. Как бы ни кривил душой Муравьев, но дело его говорит само за себя. Казакевича он берет себе. Казакевич будет произведен в контр-адмиралы. Дал согласие, но оговорился, что на два года.
— Посмотрите чертежи и рисунки парохода «Америка», какие представил Казакевич, — говорил Константин, подводя Муравьева к чертежному столу.
Рисунки, полученные Муравьевым, попроще, поскромней и размером поменьше. Тут вычерчено все в подробностях, с деталями, а рисунки исполнены в красках. Американские строители прислали великому князю картину, исполненную масляными красками. Весьма внушительно выглядит пароход «Америка». Там судостроители заказывают художнику произведение живописи в подарок солидному заказчику.
— Не правда ли, хорош? Какая прелесть! Посмотрите рисунки кают, салона, палуб, вот машина… Все до мебели и мелочей. Это будет ваш пароход, Николай Николаевич! Каюты для офицеров, для свиты, а вот помещение для матросов, вполне демократическая идея заложена в этом пароходе. Тут не только труды и заботы Петра Васильевича и нашего посла. У американцев большие надежды на Россию.
— Ни теперь, ни в будущем ни в коем случае нельзя дозволять иностранным судам входить в Амур выше Николаевска, — сказал Муравьев. — Торговать — милости просим.
— Со временем вам придется идти на этом пароходе в Японию, трактовать там, исправлять неточности и неопределенности, допущенные Путятиным при заключении Симодского трактата. Придется пойти в Калифорнию. Мы помним, что Аляска наша. Главное и неотложное — Китай.
Редко удавалось Константину Николаевичу обрести хорошее настроение, и тогда он любил помечтать.
Муравьев сказал, что на переговоры с китайцами на Амуре не надо приводить такого хорошего парохода. С ними чем проще, тем лучше. Надо естественно. Быть такими, как мы всегда. Обойдемся с ними и речным хорошим пароходом. Нам не надо быть похожими на англичан. Другое дело — в Японии. Там паровые суда всех классов, со всех стран света. Из Голландии, из Штатов, Англии, Франции, Испании. Японскому императору в подарок от ее величества королевы Великобритании пошла паровая яхта.
Константин об этом читал в донесениях из Лондона, в рапортах по флоту и в европейских газетах. Он видел напечатанные фотографии яхты японского императора. А мы послали ему в подарок шхуну «Хэда», живую историю японо-русских отношений в пору, когда подобные сентименты во всем мире никого больше не трогают. Да и сами японцы вперед глядят, народ практический и скоро все забудут. Японцам нужны пароходы. Англичане тут как тут…