— Эх, Ванька, нам с тобой счастья в баталиях искать, а ей здесь, с Востроуховым жить оставаться! Мягков помрачнел, злостью надулся.
— Пусть только попробует что! Я ему единым мигом зубы на зубы помножу!
— И в солдаты загремишь, — сказал Яков. — Не рабу, дворянину да чину высокому морду поправишь!
Мягков посидел в задумчивости, посмотрел вслед убежавшей Анастасии и упрямо покачал головой.
— Ищите и обрящете, — сказал он. — Такой роже, братец мой, да битой не быть? В жизни не поверю! — Покрутил головой, подумал немного и суждение свое вынес об Анастасии: — Цветок лазоревый, а не девка. Куда до нее знакомой нашей, Вареньке Аксаковой-Мимельбах.
Яков ничего на то не сказал, лишь вздохнул да головой покачал с укоризненной обидою. В другой раз, может быть, и сказал чего, а тут промолчал. Что возьмешь со здоровенного дурака да еще до крайней глупости влюбленного?
Между тем учеба их плаванию на подводке продолжалась и порою весьма даже успешно. Каторжников на весла им никто, конечно, не дал. Каторжники — народ опасный, им государственных тайн доверять нельзя, не ровен час переметнутся на вражью сторону, поди тогда собери эти самые государственные секреты! Никаких приказов сыскных не хватит! По указанию Востроухова подобрали мичманам шесть гребцов из крепостных крестьян из поместья Муромцева-Оболенского. Князь попервам заартачился, мужиков из своей вотчины отпускать не желал.
— Мало ли что там государь император задумал! — кричал он, стоя посреди площади перед господским домом и размахивая руками. — Мои то холопы, и ни одному государю не повадно будет их у меня отбирать. У государя батюшки под пятою Россия вся, а я деревней своей распорядиться не могу! Как конных рекрутов, так с восьмидесяти дворов по человеку! Без челобитья сосны и дуба не спилить! На садки и те пошлины уже установлены! Не отдам! У меня на этих мужиках все хозяйство держится!
Иван без особых раздумий схватил Муромцева-Оболенского за грудки, но приложить печать к красной морде не успел. Яков его осадил, отвел князя в сторону и спросил:
— Ты что же, тать, супротив императорских указов злоумышления творишь? Указу царскому подчинения не имеешь? Тебе кто право дал государю Петру Алексеевичу под каблук заглядывать да угодья его считать? Не зришь ли, что у тебя над головой деется?
Муромцев-Оболенский оторопело глянул в небо. Небо было чистым, птахи не пролетало.
— Под ноги смотри, — предостерег Яков. — Бо под ногами у тебя плаха стоит, а над головою топор занесен! Себя по старческой глупости не жалеешь, детей своих пожалей. И-и-и, дурак ты, дурак, да нешто станет государь с тобой в попреки вступать?
Князь опомнился, горячим от возбуждения глазом смерил мичмана, помянул его неласково по матушке и утих. Оно ведь и в самом деле, не ровен час государеву делу поперек выступить. Не посмотрят, что на дальнем Севере живешь, иное место для лютой высылки назначат. Ежели плахою не поправят.
Искомые люди найдены были. С правой стороны на веслах сидели три Гаврилы, по левую сторону хитромуд-рый Яшенька усадил двух Николаев и одного Григория. Все родом из малого северного местечка по прозванию Кукыны. Рост был невелик, но плечи жилисты и обширны. Маркел Плисецкий каждому мышцы промял и довольным остался: «Годны!»
А с чего бы им негодными быть, ежели любой из них не одну путину на рыболовецком баркасе да на шкунках утлых проплавал. Гребли слаженно, вскоре уже было достаточным команду подать: «Гавря! Грикша!» — и названный борт сразу же переставал загребать, давая подводке быстрее развернуться и выйти на новый курс. Погружалась подводка неглубоко — сажени на четыре, может, чуть больше. Бегала она под водою довольно ходко, а уж ма-невренна оказалась более чем достаточно.
Вскоре подводку, названную согласно с желаниями Курилы Артамонова «Садко», опробовали на море в Двинской губе, куда ночью тайно отбуксировали шкуной под командованием Маркела Плисецкого. Славно было своими глазами видеть при погружении, как темнеет в окнах, а потом наблюдать, как тычутся мальки да глупые рыбехи в прозрачное стекло, удивленные тем, что им дальнейшего пути нету. Хаживали и в надводном положении вдоль берегов, до обширной Онежской губы и далее — до самого Соловца. Анкерков с водой для дальних переходов не хватало, да и кладовая для сухарей и бочат с солониною казалась малою. Курила Артамонов лай мичманов принимал с благодушием и обещал при строительстве восьмивесельной подводки обязательно учесть. Маркел также советовал изменить крепление руля, который, случалось, на волне при надводном положении из уключин выбивало. Курила и его ревнивые подначки воспринимал со спокойным хладномыслием, только бороду потирал. Одно слово — истинный тектон, строитель, значит. Родился Курила на кемском берегу да, пройдя поморское судостроительство, уехал в Норвегию и Данию, в Голландии побывал и многому у тамошних мастеров научился, изучал языки да математику с астрономией, но более свое корабельное дело. Был он одинок, овдовел рано, а сын его еще в отрочестве в зуйках утонул на Мурмане. Но ремесло свое Курила Артамонов знал славно, и видно то было по необычайному изделию его.
Удивительное дело — месяц уже на воде, а ни один шов не подвел, ни в одном лючке течи не случилось. Может, всему тому способствовали тюленьи шкуры, которыми отделаны были борта да двери на подводке. Правда, минный отсек до сих пор не трогали, да и незачем пока то было — все равно без мин, чего попусту суетиться да щели лишний раз уширять. Да и пловца на должность минерскую пока не подобрали. Говорят, что поручено сие действо было Тихону Никитичу Стрешневу, входившему в Воинский совет, но Стрешнев запаздывал, все искал отчаянного малого с Дону. А может, и нашел уже, да пловец с донских берегов до Архангельска пока не добрался. Что и говорить, путь-то неблизкий!
Пока они поморскому говору учились да к подводке приноравливались, государь Петр Алексеевич занимался воинскими приготовлениями. На реке Яузе по собственноручно начертанному плану приказал выстроить первую в России гошпиталь, выписал для нее иностранных лекарей и учредил при гошпитале анатомический театр. В лесах воронежских для будущих кораблей строевой лес валили. Заводчане пушки лить начали, только вот с медью пока беднова-то выходило, чтобы бронзу сготовить и «единорогов» да «медведей» отлить в потребной достаточности.
Карл, нисколько не озаботившийся приготовлениями русского царя, еще в начале года осадил Гродно и разгромил Шуленберга. Бывшее совместно с ним русское войско стояло более четырех часов, после чего часть отошла в Саксонию, а остальные погибли: Рейншильд, тварь поганая, командовавший шведами, приказал колоть; русских клали одного на одного и кололи, не глядя, штыками и ножами. Захлебнулись кровушкой, что ж Ты, Господи, удачи русским не дал?!
В апреле Петр Алексеевич прибыл в Петербург, где были уже поставлены многие строения, завершено адмиралтейство, заведены трактирные и питейные дома. До будущих красот Северной Авроры было пока еще далеко — все здания брусчатые или мазанковые. Да ведь лиха беда — начало, Рим великий и тот не разом строился. Осмотрев город, Петр провел смотр всем своим кораблям, которые вывел к Котлину.
Первого мая случилось солнечное затмение, но суеверий и страха было менее, чем обычно. Петр заранее позаботился о том и разослал всем начальникам войск и воеводам письма для расславления научного явления, наблюдавшегося в небе. Но находились и такие, что в затмении видели знамение недоброе и вновь лихо поминали государя, шуршали недовольно, словно потревоженные уборкой запечные тараканы. Царь на сии попреки внимания не обращал: подневольному люду и в раю худо!