— Ну, ты уж слишком, — произнес благородный рыцарь, оттаивая. — В этих ублюдках нет ничего такого, что могло б тебя так обрадовать.
— А чего ж ты их пригласил? — удивленно осведомился философ.
— Кое-чем интересуюсь, — последовал весьма туманный ответ. — И они тоже кое-чем интересуются. Вот и поинтересуемся вместе.
Вежливый Бенине, не получив испрашиваемой информации, уточнять предмет столь пристального интереса взрослых мужчин не стал, а вместо этого широко зевнул и, кивнув младшему брату, поднялся.
— Все, Сервус. Прости, но — все. Мы отправляемся спать.
— Валяйте, — неожиданно легко согласился тот, открывая новую бутыль.
Бенине взял Пеппо за руку и повел наверх, где для них уже давно были приготовлены лучшие комнаты в доме Сервуса Нарота.
Глава вторая. Незваные гости
Ночью Пеппо снились демоны. Их было немного, всего трое, но каждый стремился утащить его в свое логово и там растерзать. По жутким черным лабиринтам убегал от них юноша, всякий раз на повороте рискуя попасть в когтистые лапы огромного, бесформенного, вонючего чудовища. Ужас, охвативший его всего, сковывал дыхание, так что крик застревал в горле; ноги слабели и подкашивались; слезы потоком лились из глаз, затекали в нос, в рот и за воротник. Наконец одному монстру все же удалось ухватить его за ногу — Пеппо коротко вскрикнул и…
Проснувшись именно в этот момент, он долго лежал без движения, не в силах сообразить, где он и жив ли вообще. Солнечный луч, вопреки предсказаниям вчерашней погоды шаривший по белой стенке, казался сейчас снопом желтого мертвого света из ока демона, а стрекотание павлинов в саду — его же нетерпеливым хрипом, что сопровождал поиски ускользнувшей жертвы.
Но, впрочем, сознание постепенно прояснялось, и спустя всего несколько мгновений юноша уже был способен понять, что все, с ним произошедшее, есть лишь сон, и ничего более. На душе, однако, оставалось темно и тоскливо.
— Ты спишь, мальчик?
В комнату на цыпочках зашел Бенино — встрепанный и отекший, со свернутым набок носом вследствие дурной привычки спать лицом вниз.
Пеппо улыбнулся. Вот так и дома брат будил его по утрам: осторожно открывал дверь, протискивался внутрь и громким шепотом спрашивал, спит ли он. Если он спал, то вопрос сей повторялся с различными интонациями до тех пор, пока мальчик не подавал голос в ответ. Но и потом Бенино не оставлял его в покое, а садился на край широкой, привезенной из далекого Турана тахты и начинал работать ветром, то есть дуть ему в лицо сколько было сил, до розовых сусликов в глазах. Приходилось подниматься, в душе проклиная этого зануду и обещая себе когда-нибудь сбежать из дома и уплыть с пиратами далеко-далеко в море, на синие просторы — там-то он будет спать хоть до полудня!
Но сейчас юноша улыбнулся. Все-таки родной брат гораздо приятнее, нежели демоны, пусть даже и ненастоящие… Свесив ноги с тахты, он сладко зевнул, сунул голову в солнечный луч, лишь теперь ощутив и оценив его воистину живое тепло, и потянулся. Что ж, нынче его первый день в чужом доме — надо вставать… Как говорит Бенино — и людей посмотреть, и себя показать…
— Прибыли первые гости, — таинственно прожужжал философ в оттопыренное ухо Пеппо. — Пойдем поглядим, что за гуси.
Гостей (или гусей, как окрестил их Бенино) пока оказалось двое. Кажется, ни тот ни другой не были удостоены особого расположения благородного рыцаря, ибо он даже не пригласил их сесть и не подумал угостить. Сам же притом преспокойно восседал в своем любимом кресле и вкушал очередной кубок игристого красного вина.
Спускаясь по лестнице — чистого белого мрамора, с высокими, застеленными ковровой дорожкой ступенями, — Пеппо окинул быстрым взглядом массивную фигуру Сервуса Нарота, особенно обратив внимание на его лицо. Вывод напрашивался сам собой: их любезный хозяин все же посетил ночью кабак, где, по всей вероятности, оставил немалую часть своего состояния. Толстые щеки его были уж не румяны, а красны, да еще отливали разными цветами, от багрового до фиолетового; большой нос лоснился; под глазами висели зеленоватые пустые мешочки, а сами глаза потускнели и слезились. Тем не менее он взирал на своих гостей со всем возможным высокомерием, что, как заметил Пеппо, ничуть их не трогало.
Сложив на груди руки, они стояли перед Сервусом Наротом и, в свою очередь, молча таращились на него. Пауза явно затянулась, потому что Ламберт, притулившийся у кресла своего повелителя, успел погрузиться в сладкую дрему — он, как задушенный куренок, свесил голову набок, обнаружив при этом маленькую аккуратную проплешину на затылке.
При виде братьев благородный рыцарь оживился.
— О-о, Бенине, милый друг мой! — простуженным голосом протянул он, делая безуспешную попытку встать. — Как спал ты? Удобно ли было ложе твое? Отдохнул ли ты с дороги?
Философ не потрудился отвечать, ибо справедливо предположил, что сии вопросы Сервус задает исключительно из врожденной вежливости, на деле же его нисколько не волнует, как спал его милый друг и не свалился ли он с удобного ложа своего. А посему он лишь улыбнулся, подтолкнул брата к столу и, тоже усевшись, сказал:
— Вижу, первые гости уже осчастливили твой дом своим прибытием?
— Осчастливили, как же… — фыркнул рыцарь, небрежно махая рукой в сторону новоприбывших. — Вообще не знаю, кто такие… Толкуют, мол, Гай Деметриос их послал, мой давний знакомец. Но я не верю — Гай должен был сам приехать…
— Да, месьор Гай сам бы приехал! — встрял Ламберт, открывая глаза и с гневом оглядывая незваных гостей.
— Помолчи, старик. — В Бенине проснулся тот надменный хозяин огромного, несуразного, но пышно отделанного дома в Мессантии, который одним появлением своим наводил благоговейный ужас на слуг. — Что там взбрело в голову месьора Гая — не твоя забота. Подавай на стол, и поживее.
— Да, господин, — пробормотал Ламберт, устремляясь к двери.
— Бени-ино, дру-у-г… — Осклабившись, Сервус развел руками, будучи восхищен способностями философа поставить на место прислугу. — Что б я делал без тебя?
Лоб Бенине прорезала глубокая складка.
— Сдается мне, Сервус, ты даже не удосужился выслушать почтенных посетителей своих, — строго произнес он, качая головой. — Я прав?
Благородный рыцарь несколько смутился, но ненадолго. Пожав могучими плечами, он демонстративно зевнул и отвернул багровеющую физиономию от всех.
— Ты прав, — вместо хозяина ответил гость — белобрысый бледнолицый здоровяк немногим моложе Сервуса и Бенине, настоящий белый медведь, о коих Пеппо немало слышал от учителя Климеро. — Едва я сказал, что Гай Деметриос не может приехать по причине тяжелой болезни, как твой друг зафыркал и наотрез отказался с нами разговаривать.
— Чем же болен уважаемый Гай? — участливо осведомился философ (причем младший брат его был убежден, что уважаемого Гая он и в глаза никогда не видал).
— Видишь ли, добрый человек… — Здоровяк вдруг замялся, опустив глаза, — Пеппо весело было смотреть на смущение медведя. — Мой дядя — великий путешественник, известный в Немедии и в округе. В прошлом году он вернулся в наш родной город, в Ханумар, уже навсегда, и с тех пор беспрерывно страдал головными болями, ныне же… Ныне же… О, недуг сей странен, очень странен, и… не знаю, можно ли говорить в приличном обществе о… о нем…
— Говори, — счел нужным ободрить гостя Бенине, — мы слушаем тебя со всем вниманием и почтением, будь уверен.
— Так ты племянник Гая? — угрюмо вопросил рыцарь. — Что ж, сие, конечно, меняет дело… Как звать тебя?
— Лумо. Лумо Деметриос.
— А я Сервус Нарот. А это — мой старый друг Бенине Брасс, философ из Мессантии. Это — его брат Пеппо, просто мальчик… — исполнил наконец долг вежливости благородный рыцарь. — Ну, продолжай — каков же этот странный недуг?