Дочерью госпожа была довольна. Глаза у той отличались остротой, память – цепкостью, а мелкие проступки (римлянин в лагере стал самой крупной глупостью девочки) с лихвой искупались ее помощью. В планы свои она дочь не посвящала, но даже то, о чем уже знала девочка, намного превосходило осведомленность Урла, Зефара и Авеса вместе взятых.
К тому же Лиина не нуждалась в объяснениях. Мать сказала ей, что карта необходима. А о большем, с точки зрения девочки, не стоило и размышлять. Сам процесс превращения простой кожи в инструмент познания окружающего, более того, в залог будущей победы, увлекал девочку настолько, что заставлял ее не замечать ни палящего зноя, ни усталости.
Наконец на кожу было нанесено все. Сворачивая ее, женщина посоветовала дочери:
– Через два часа жара начнет спадать, и мы продолжим путь. Отдохни немного. Я тоже подремлю.
Лиина не стала спорить. Носилки были широки и мать с дочерью неплохо устроились под их пологом, но не прошло и часа, как кипучая натура девочки начала тяготиться благоразумным отдыхом. Осторожно, чтобы не потревожить мать, Лиина выбралась из носилок и отправилась побродить по лагерю в поисках развлечений.
Минуту или две она наблюдала за игрой воинов в пальцы, но, заметив чуть в стороне игроков в кости, перешла ближе к ним. Там она задержалась минут на десять и даже попыталась вмешаться в игру, но воины поспешили напомнить девочке о пленнике, с тем чтобы избавиться от нее. Кости от малышки они берегли не зря, так как стоило той заполучить эти кубики в руки, и для игры они сами больше не годились. Непонятным для воинов образом грани костей словно приобретали подвижность, показывая при каждом броске одно и то же число очков: или единицы, или пятерки, или шестерки. Но обиднее всего было, если кости, падая по-разному, давали одну и ту же сумму. В последний же раз, когда девочка добралась до игральных костей, те стали падать на ребро.
Напоминание о пленнике дало мыслям девочки новое направление. Валерия она нашла быстро. Тот спал под деревом, положив голову на свернутый плащ и прикрыв лицо ладонью. Тень, в которую он прятался, почти сползла с него, задержавшись, словно зацепившись, о раскрытую ладонь.
Некоторое время Лиина разглядывала спящего, раздумывая о чем-то своем, наконец, решила было разбудить его. Толкнула ногой в бок, но на половине движения передумала. Рука ее, бесцельно шарившая по стволу дерева, нащупала выступающий сухой сучок, задержалась на нем и вдруг резко дернула вниз, обломав с хрустом…
…Горы расплывчато колыхались в жарком мареве, тяжесть ноши давила на склоненные плечи, но впереди возле дороги четко виднелся черный силуэт креста с распятым на нем мертвецом. Валерий еле-еле передвигает ноги, – как только он подойдет к кресту, его привяжут к столбу и оставят умирать от жары, жажды и ночного холода.
А столб с распятым все ближе, ближе.
Вот воины скидывают с его плеч ношу, заламывают руки…
И тут мертвец поворачивает голову. Глаза его мутны и неподвижны, но Валерий знает: мертвец увидел и узнал его. Это и есть самое страшное. Рванувшись, юноша враз отбрасывает повисших на его плечах воинов, бросается бежать прочь, но… крест опять перед ним, и опять мертвый видит его. А за спиной – топот.
Гальба оборачивается. Он уже рад преследователям… рад принять удар короткого меча, но… позади – никого. Только все тот же крест с мертвецом.
С грохотом обваливается перекладина, мертвое тело медленно падает на него…
…Юноша дернулся всем телом, перевернулся на живот, оперся на руки, подтянул ноги. Еще миг – и римлянин был бы на ногах, но сквозь пелену сна перед его глазами проступил кончик простой кожаной сандалии, выглянувшей из-под плотной ткани туники. Валерий зажмурился, вжался, втиснулся в землю и тут же, признав девочку, обмяк обреченно. В сердце вонзилась тоскливая мысль: «Вещий сон».
Глядя сверху вниз, Лиина спросила как ни в чем не бывало:
– Тебе сколько лет, Валерий Цириний Гальба?
– Двадцать три, госпожа, – ответил юноша.
– Ты чепуху говорить умеешь?
Валерий поднял голову, попытался улыбнуться. Улыбка вышла жалобная, почти жалкая:
– Если госпожа прикажет…
Поняв, что, пока она возвышается над лежащим пленником, тот не сможет преодолеть свой приступ бессознательного страха, Лиина отошла к низкорослому густому кусту и, примяв его, ловко устроилась на жестких ветвях, как в самом что ни на есть роскошном кресле:
– Расскажи что-нибудь забавное.
Ей очень хотелось спросить у пленника: неужели она так уж некрасива и страшна, что один лишь ее вид погружает людей в бездну ужаса, но понимание, что ни к чему, кроме нового приступа страха у юноши, этот вопрос не приведет, удержало ее. Все тем же легкомысленным тоном девочка продолжила:
– Про Рим, например. Ты когда-нибудь был в Риме?
Валерий кивнул:
– Да, госпожа. Я родился в Риме и вырос.
Он подобрался, сел. Выглянувший из-под личины покорности страх медленно уползал обратно.
Спеша поскорее прогнать его, Валерий мысленно успокаивал себя: «Ну, чего испугался? Никто убивать тебя не будет. Мало ли что приснится?! Девочке захотелось поболтать? Так тебя-то она оставила у себя только ради этого! И хорошо, что госпожа не ушла. Не молчит. А продолжает спрашивать, давая тебе время, чтобы собраться с мыслями».
– Там, говорят, дома все из розового мрамора и статуи на площадях стоят? А еще на площадях фонтаны и людей так много, что неосторожного могут и задавить. Правда?
– Да, госпожа. Рим – большой город, – подтвердил ее слова Валерий.
– А еще там, говорят, есть площадь, на которой жители и граждане Рима решают все, что касается их жизни, так?
– Форум? Да, госпожа. И не один. В Риме много чудесного и достойного взора. Храмы поражают своей красотой и величием, библиотеки при них так богаты, что в мире нет книги, списка с которой не было бы там. Сотни писцов постоянно пополняют их и снимают копии. На стадионах каждый день соревнуются упряжки лошадей, бегуны, атлеты, а иногда и знатные юноши показывают свою ловкость и мастерство во владении оружием. Правда, тупым. В театрах лучшие мимы, певцы, кефаристы и танцовщики услаждают зрение и слух зрителей, изображая великие деяния прошлого или развлекая их остроумными шутками. А когда человек утомится от развлечений – к его услугам тысячи харчевен, в которых есть все кушанья от самых дорогих до самых простых и непритязательных. Но то, что происходит во время празднеств…
– Госпожа, пора в путь, – подошедший варвар прервал рассказ.
Девочка соскочила наземь, кивнула рассказчику:
– Твой рассказ, Валерий Цириний Гальба, поучителен и занятен, но сейчас не время слушать даже самые поучительные и занимательные рассказы.
Ночной привал госпожа разрешила, только когда совсем стемнело. Воины развели несколько костров и на этом все приготовления к ночлегу закончились. Шатер ставить не стали, чтобы утром не тратить время на его разборку. Все и так еле волочили ноги.
Валерий подумал было, что в темноте можно попробовать удрать, но усталость оказалась слишком велика, и он отложил побег до другого раза.
На следующее утро все повторилось: ранний подъем, дорога неизвестно куда и неизвестно зачем, дневной привал, вечерний переход и ночлег. Единственное, что изменилось, – число воинов. На утреннем переходе к отряду присоединились четверо новичков.
Часть вторая
Неправильная война
Неправильная война уже нанесла римлянам ощутимые убытки. Во-первых, был сорван сбор контрибуции. То, что удалось собрать, не составило и третьей части от нужной суммы. Во-вторых, погибли и продолжали гибнуть в мелких, бессмысленных стычках легионеры, причем с убитыми часто терялось и их вооружение. Но самой главной потерей оказалась потеря чести.