Произнесено это было утвердительно и все же с некой вопросительной интонацией.
— Нет. Мне надо понять, но ничего облегчать и упрощать я не собираюсь.
— Хорошо. Потому что этого не будет, — проскрипела старуха.
Теперь, когда глаза Ребекки приспособились к скудному освещению, она рассмотрела хозяйку, сидевшую в дальнем конце шатра. Лицо ее было покрыто морщинами, глаза — глубоко посажены, седые волосы — клочковатые и нечесаные. На ней было мешковатое платье и в качестве единственного украшения — круглая брошь, покрытая угловатым орнаментом.
— Садись. Потолкуем, — велела старуха. Ребекка присела на краешек мягкого дивана. — Тебе повезло, что у меня нынче праздник, — продолжила хозяйка шатра. — Иначе я, возможно, встретила бы тебя не так дружелюбно. Кстати говоря, меня зовут Санчией, хотя это и не имеет большого значения.
— А меня — Ребеккой. А что у тебя за праздник?
Санчия откинулась в кресле и достала из какой-то рухляди, изрядное количество которой скопилось в шатре, бокал. Наполнила его белым вином и, подавшись вперед, протянула Ребекке.
— Годовщина, — в конце концов, объяснила она.
— Годовщина чего?
— Откуда мне знать? — неожиданно рявкнула старуха. — Этого же еще не произошло!
Она с явным удовольствием пригубила из собственного бокала.
Ребекка в полном смятении, не понимая, ни что происходит, ни что должно произойти потом, тоже выпила. Молчание начало затягиваться. Санчии вроде бы ни о чем не хотелось разговаривать, и Ребекка, в конце концов, решила сама что-нибудь сказать.
— Ты действительно умеешь истолковывать сновидения? — осторожно осведомилась она.
Санчия хмыкнула. Звук был сухой, словно зашуршала бумага.
— Это-то самое простое. А мне показалось, будто ты хочешь узнать нечто большее.
— Я сама не знаю, чего я хочу, — призналась Ребекка.
— Но речь о волшебстве?
— А что, волшебство действительно существует? — взволнованно спросила девушка.
— А что, воздух действительно существует? — передразнила ее старуха. — Подлинное волшебство говорит само за себя. Что, собственно говоря, тебе хочется обо всем этом узнать?
Хотя Ребекка пришла сюда послушать и в надежде что-нибудь узнать, сейчас она поняла, что у нее нет другого выбора, кроме как самой рассказать этой старухе собственную историю. Рассказать ей обо всем: о смерти матери, о странных желаниях, которые начали приходить к ней после этого трагического события, о встрече с демоном на соляных равнинах и о детских кошмарах, о находке картины, написанной Каваном, о дальнейших открытиях, с нею связанных, и о возобновившихся после этого кошмарах и еще о многом, об очень многом.
И она рассказывала и рассказывала; время, казалось, утратило для нее, какое бы то ни было значение, Санчия не перебивала ее, лишь время от времени кивала. Она потягивала вино и, слушая рассказ девушки, то и дело подливала в оба бокала.
В конце концов, Ребекка рассказала ей о последних событиях, приведших к знаменитой партии в «живые шахматы», и о похожих на сны наяву образах, которые странным образом наложились на физическую реальность. Всеми доступными ей средствами она постаралась, как можно точнее передать все происшедшее на заключительной стадии поединка на площади перед замком:
— Это произошло полтора месяца назад, — такими словами завершила она рассказ.
— И вот ты здесь, — подытожила Санчия.
— Я увидела знак, — объяснила Ребекка. — И понадеялась…
Санчия всплеснула руками. Остающиеся невидимыми драгоценности тихо зашелестели в роскошных рукавах ее платья. Она улыбнулась и, когда заговорила, голос ее зазвучал мягче и доброжелательней, чем раньше.
— А теперь пришла моя очередь. Слушай внимательно. У меня осталось слишком мало сил, что бы дважды говорить одно и то же.
Ребекка кивнула, отставила в сторону бокал. Ей было хорошо и уютно, но все ее чувства предельно обострились; сейчас она видела даже крошечных мотыльков, вьющихся в воздухе подле лампы, воспринимала легкий запах затхлости, стоящий в шатре, видела темную старческую рябь и тонкие волоски на невероятно морщинистых руках Санчии. И все это она воспринимала с какой-то особой отчетливостью. В шатер проникал шум снаружи, из внешнего мира, но звучал он как в сновидении и сразу же исчез, едва только старуха начала говорить. И вскоре все, кроме ее голоса, словно перестало существовать.
— Волшебство представляет собой сложную паутину. Большинство людей называют ее Паутиной с большой буквы — той самой Паутиной. Она проникает повсюду и обнимает все и обладает способностями творить как добро, так и зло. Подключиться к Паутине может каждый, хотя не все понимают, что совершают именно это. Некоторые из здешнего люда… — она очертила в воздухе круг, это был жест, исполненный явного пренебрежения, — прорицатели и тому подобные порою кое-что ощущают. Ощущают достаточно, чтобы заинтересовать публику, это уж точно. Но, так или иначе, большинство людей не осознают повсеместного присутствия Паутины и заложенных в нее сил. Что ж, по меньшей мере, ты не разделяешь их участи! Но есть и такие люди — если хочешь, их можно называть колдунами, — которые не только умеют сознательно подключаться к Паутине, но даже способны добиваться этим решения определенных задач, и остальные люди называют это волшебством. Волшебства полно все, что нас окружает, но лишь когда волшебство становится зримым, люди начинают называть его волшебством!
— Никто еще не объяснял мне этого, — тихим голосом проговорила Ребекка.
— Ничего удивительного, — ответила Санчия. — Большинство людей даже не осознают этого, но есть еще больше людей, которым вовсе не хочется это сознавать. Но прими мысль о существовании Паутины и тогда все станет возможным.
— Может быть, даже слишком простое объяснение, — вставила Ребекка.
— Не совсем так, — улыбнулась Санчия. — Вспомни о том, что ты сама только что мне рассказывала.
Ребекка, глубоко задумавшись, замолчала. У нее имелось столько вопросов, что она не знала, с чего начать.
— А Каван был колдуном? — в конце концов, спросила она.
— В каком-то смысле, да. Художники любого жанра имеют особую связь с теми линиями Паутины, которые отвечают за творчество, хотят они сами того или нет, и, соответственно, обладают возможностью непосредственно воздействовать на других людей, овладевая их чувствами и настроениями. Если, конечно, душа того, кому адресован подобный посыл, восприимчива, а не закрыта для вещей такого рода. Уровень восприимчивости меняется, но никто не лишен ее на все сто. Речь, повторяю, идет о различных уровнях и, понятно, о готовности.
— И он оказался способен вложить все это в свою картину?
Больше всего изумляло сейчас Ребекку, что нечто, столь нематериальное, может сохраняться и сохранять свою силу на протяжении столетий.
— Если ему этого захотелось, — подтвердила Санчия. — Но, создавая портрет твоего монаха, он, должно быть, преследовал какую-то определенную и особую цель.
— Какую же?
— А вот установить это должна ты сама. Не случайно же именно ты нашла картину.
— Я пыталась… — начала было Ребекка.
— Наберись терпения. — Голос Санчии звучал нежно, но в то же самое время твердо. — Всему свой срок.
После еще одной паузы Ребекка спросила:
— А демон?
— В Паутине включено множество существ, которые не вписываются в привычные контуры жизни, — пояснила старуха. — Воспринимая их в качестве носителей добра, мы называем их богами или ангелами. Воспринимая в качестве носителей зла, называем демонами и бесами. Человеческий мозг воспринимает Паутину, лишь подключившись, каждый раз к одному весьма незначительному ее участку и сосредоточившись на нем всецело. Все в целом превыше нашего разумения.
— Но оно существует на самом деле?
— Не сомневайся. Существует точно так же, как воспринимаемая нами физическая реальность мира. Существует, строго говоря, даже в большей степени, чем она. Когда все воспринимаемое нами исчезнет, Паутина останется. Когда все мы умрем и будем похоронены, какая-то часть нашего существа — эманация, если тебе угодно, — продолжит жизнь в рамках Паутины.