— С удовольствием, — улыбнулась Эмер.
— Нет, — отрезала Ребекка.
— Ну, пойдем же, — взмолилась Эмер. — Еще совсем рано.
— Я не могу… Мне надо…
Резко развернувшись, Ребекка бросилась прочь, полы темного плаща хлестали ее по ногам, пока она продиралась сквозь толпы ярмарочных зевак.
— Прошу прощения, — обескураженно разведя руками, извинилась перед молодыми людьми Эмер. — Я ведь говорила вам, что она самую малость простовата.
И она бросилась вдогонку за подругой. Разочарованные молодые актеры сперва было припустили следом, но затем переглянулись, пожали плечами и отправились на поиски других приключений.
А Эмер, в конце концов, догнала Ребекку и подстроилась ей в ногу. Они уже вышли за пределы ярмарки и очутились на безлюдных улицах Крайнего Поля.
— Я тебя просто не понимаю, — возмущалась Эмер. — Сперва цепляешься за меня так, словно тебя пришили, потом мчишься сломя голову потолковать с какой-то гадалкой. Потом опять затихаешь и тут же опять бросаешься в бегство!
— Это была не гадалка, — проговорила Ребекка.
— А кто же?
— Прядущая Сновидения.
— Чего-чего?
Ребекка принялась объяснять, как могла, слова хлынули безудержным потоком, и она не умолкала до самого возвращения домой. Эмер слушала, озадаченно и явно недоверчиво. Она и впрямь не знала, чему верить, а внезапное окончание столь увлекательно начавшегося вечера заставило ее ощутить одиночество и досаду.
Они вошли в замок, не обращая внимания на то, что кто-нибудь может заметить их возвращение, и, едва очутившись во внутреннем дворе, разошлись каждая своей дорогой. Прощание прошло на повышенных тонах, и они наговорили друг другу глупых и обидных слов, понимая, что каждой из них придется позднее раскаяться в сказанном.
— Единственное, чего мне хочется, — как следует выспаться, — на прощанье произнесла Ребекка, прежде чем удалиться к себе в покои.
Но заснуть ей не удалось еще долго, а когда она все-таки погрузилась в дремоту, ей не приснилось ничего, что она запомнила бы, — ничего такого, из чего можно было бы свить пряжу сновидений. Проснулась она подавленной и усталой.
Ближе к полудню Ребекка поднялась на вершину Западной башни, чувствуя себя еще более растерянной, чем раньше, и дрожа под порывами сырого северного ветра. Она видела, как на северо-восток укатывают из города ярмарочные фургоны, буйство красок и многолюдье артистов сливалось на таком расстоянии в одно почти неразличимое пятно.
Тут она услышала, что по винтовой лестнице наверх карабкается еще кто-то, и поняла, что сейчас ей составит компанию Эмер. Пара мгновений прошла в настороженном молчании.
— Мне жаль, что я все это наговорила прошлой ночью, — первой решилась Эмер.
— Я тоже раскаиваюсь, — вяло произнесла Ребекка. — Не думаю, что из моих объяснений можно было что-то понять, и уж наверняка они показались тебе очень странными. Сейчас я и сама не знаю, верю ли я в то, что произошло.
Воспоминания о событиях вечера и ночи самым милосердным образом уже начали приобретать налет некоторой нереальности, начали казаться настоящим сновидением.
— И мне жаль, что я испортила тебе вечер.
— Ай, да брось ты, пустое, — философски отозвалась Эмер, глядя вниз на удаляющийся караван ярмарки.
— А ведь замечательно было бы, наверное, вести такую жизнь, как они, — мечтательно проговорила Ребекка. — Вечно на колесах, вечно видишь что-нибудь новое.
— Само собой, замечательно, — подтвердила Эмер. — Да и как можно сравнивать хорошую сухую комнату с удобной кроватью и служанкой за дверью, с ночлегом в грязи на циновке, подложенной под тележное колесо?
Сарказм этих слов был смягчен любовью к подруге и пониманием того, что Ребекка просто втайне желает избавиться от строгих ограничений, которые накладывает на ее жизнь статус наследницы бароната.
— В жизни есть и кое-что еще, кроме комфорта, — заметила Ребекка.
— В таких условиях ты бы не протянула и недели, — фыркнула Эмер. — Половина тамошнего люда — самые настоящие бандиты, хотя должна признать, мужчины среди них попадаются интересные.
Девушки с улыбкой посмотрели друг на друга.
— Они, должно быть, приняли меня за полную дурру.
— Скорее сумасшедшую, — поправила Эмер.
— А что, тебе тоже кажется, будто я сумасшедшая? — полюбопытствовала Ребекка.
— Время от времени. Расскажи-ка мне еще раз всю эту историю с пряжей и сновидениями.
Этими словами Эмер предложила заключить мир, загладив тем самым возникшую между ними трещину.
И вот Ребекка пересказала свою историю еще раз; теперь Эмер выслушала ее внимательно и не перебивая. Все эти тайны показались ей столь же загадочными, как самой дочери барона, однако она согласилась с тем, что общие принципы в изложении Санчии (и со слов Ребекки) звучат довольно здраво. В любом случае для Ребекки было большим утешением обрести хотя бы одну внимательную слушательницу.
В конце концов, погода испортилась настолько, что дальнейшее пребывание на смотровой площадке башни стало нестерпимым, и они сошли по длинной винтовой лестнице вниз, пересекли узкий западный двор и, пройдя через склады, очутились в галерее, воспользовавшись для этого боковым входом, о котором вообще редко кто и когда вспоминал. Отсюда они отправились в покои Ребекки. Этот маршрут заставил их пройти мимо кабинета Бальдемара. Поравнявшись с этой дверью, они сразу же услышали, как барон спорит о чем-то со своим постельничим. Эмер замерла на месте, взяла Ребекку за локоток, предостерегающе поднесла палец к губам. Мысль о том, что они собираются подслушивать спор своих отцов, ужаснула Ребекку, она рванулась было прочь, но Эмер не позволила ей двинуться с места.
— Подслушивать нехорошо, — шепнула Ребекка.
— Не валяй дурака, — мягко возразила подруга. — Ты же сама вечно жалуешься на то, что они никогда не говорят с нами о важных вещах. Ну вот, а теперь у нас появился шанс узнать кое-что интересное.
В это мгновение Ребекка поневоле согласилась с подругой. Потому что в разговоре мужчин всплыло имя Монфора, а именно такой дополнительный стимул и был ей нужен. Они подкрались поближе к двери и прислушались.
— Так что же, мне отдать замок какому-нибудь неотесанному мужлану?! — размахивая распечатанным письмом, воскликнул Бальдемар.
— Разумеется, нет, мой господин, — ответил Рэдд. — Монфор и в мыслях не держит ничего подобного.
— А, по-моему, как раз держит, — возразил барон.
— Если вы внимательно ознакомитесь с посланием, — преисполнившись терпения, указал постельничий, — то увидите, что он просит у вас единственно поддержки в осуществлении законодательной реформы, призванной избавить страну от одной из самых страшных напастей. Он собирается заставить умерить аппетит самых бессовестных представителей аристократии. А грабить истинно справедливых господ вроде вас вовсе не входит в его намерения.
— Да кому какое дело до того, как они обращаются с собственными крепостными! — заорал Бальдемар. — Эти люди принадлежат дворянам, так почему бы не делать с ними все, что вздумается?
— Потому что существует и такое понятие, как человечность, мой господин, — кротко заметил Рэдд.
Барон задумался, словно услышав нечто для себя новое.
— А что это за смехотворный вздор относительно свободно выбранных народных представителей? — продолжил он. — Любого, кто предложил бы такое в годы правления его отца, тут же вздернули бы за государственную измену.
И по его тону было ясно, что сам барон был бы целиком и полностью согласен с таким решением.
— Королю всего лишь хочется… — снова начал Рэдд.
— Всего лишь? — перебил барон. — Всего лишь то, потом всего лишь это. А сам-то он всего лишь чересчур глуп. Да и ты тоже. Всего лишь болтаешь слишком много!
Барон рассмеялся собственной шутке. Затем уставился на постельничего, словно позволив ему тем самым продолжить спор.
Рэдд принял вызов. Не так уж часто у него хватало сил и смелости на то, чтобы противостоять своему господину, но сегодняшняя тема была для него слишком близка. «Жаль, что не ты здесь барон», — вспомнил он.