Сюда регент и принес Элеану, положив на огромную кровать. Курган сел рядом, подняв огромное облако пыли. Целую вечность он не мог даже пошевелиться, просто сидел и смотрел на лицо девушки. Курган мечтал о ней уже больше года и почти не верил, что его мечта может сбыться.
Само ее появление оживило спальню, даже потускневшие от пыли мрамор и оникс нежно заблестели. Комната пульсировала в такт биению сердец Кургана, ритмичному движению крови по артериям, расширению и сокращению сосудов. Все предметы мебели — будь то резной стол, глубокое кресло или изящная кушетка — здесь были ажурными, филигранными, богато украшенными, словом, слишком цветастыми даже для кундалианского стиля. Рассеянный свет, проникающий сквозь искусно спрятанные ниши, покрывал спальню тонким прозрачным плащом. Наблюдая за Элеаной, молодой регент подумал, что эта спальня предназначена для любовных свиданий, а вовсе не для религиозного аскетизма. Именно поэтому комната сразу очаровала Кургана, и он часто заходил сюда. Тем не менее, регент никогда не приводил сюда бесчисленных лооорм, которые ублажали его каждую ночь. Теперь он понял почему.
В эту спальню он мог привести только Элеану и никого другого.
Забывшись, Курган до крови закусил губу, и резкая боль на мгновение вывела его из ступора. Мысли текли медленно, словно после саламуууна, по телу растекалась вялость. Все то, что нужно было сделать, стерлось из памяти, отошло на второй план, вытесненное присутствием Элеаны. Кургана словно оглушили. Он плакал от собственной слабости и беспомощности, а потом на место жалости пришел гнев.
Дико закричав, Стогггул сомкнул пальцы на шее Элеаны. Ему показалось, что, коснувшись ее кожи, он обжегся, словно от огня ионной пушки. Лицо регента перекосилось, ноздри трепетали от восхитительного, опьяняющего запаха тела молодой женщины. Кургана колотила мелкая дрожь, как от ударов грома. Казалось, сердца сейчас остановятся. Но он лишь все сильнее сжимал горло воительницы.
Элеана выгнулась и начала задыхаться. Курган заставлял себя поверить, что волнистый хрящ под нежной, испещренной голубыми прожилками кожей — ствол ионного автомата.
Лицо женщины сильно побледнело, и она начала биться в агонии. Регент прильнул к ее посиневшим губам, с садистским удовольствием ощущая, как с каждым вдохом жизнь покидает это прекрасное тело. Может, лучше ее убить? Сознание регента затуманилось от жажды крови и желания. Курган рыдал и громко звал девушку по имени. На его месте любой другой в’орнн стал бы молиться об избавлении от страданий.
Так или иначе, избавление пришло. Его окумммон активизировался, и Курган почувствовал характерное покалывание в правом предплечье. Оно становилось все сильнее и сильнее, и вот правитель Кундалы пришел в себя, едва не утонув в трясине желаний.
Его Призывали.
Громко выругавшись, регент разжал пальцы и сполз с огромной кровати. Перед тем как выйти из спальни, он положил шкатулку из белого алебастра на резной столик возле ложа.
Выйдя из лабиринта, Курган попал в небольшой портик, в высоком потолке которого имелось окно в виде глаза. Серо-коричневые лучи солнца сквозь грязное стекло падали прямо на регента. По этому странному свету было невозможно судить о времени суток.
Курган проворно вышел из островка серого света и постарался думать о другом. Например, о яд-камне, спрятанном в алебастровой шкатулке у кровати. Камень не подвел. Ньеобский паралитический гель будет действовать еще восемнадцать часов, за которые Курган решит: убивать Элеану или взять силой. В любом случае она была в его распоряжении.
Ко времени возвращения в апартаменты регент успел прийти в себя. Очень кстати, потому что Нит Нассам уже ждал, скрестив на груди покрытые броней руки. Он стоял, широко расставив ноги и полностью заслонив коллекцию оружия. Рога на биошлеме горели красным и оранжевым.
— Что ты узнал о Курионе? — без всякой преамбулы зарычал техномаг.
— Пока ничего. Так быстро ничего не узнаешь, ведь дело деликатное.
— Твои отговорки меня не интересуют.
Курган раздумывал всего секунду, решая, какую тактику избрать.
— Поскольку ты не сражался с саракконами на калллистоте, позволь кое-что объяснить. Они очень подозрительны, прошло немало времени, прежде чем меня приняли в компанию. Я не могу просто подойти и задать нужные тебе вопросы. Одно неверное движение, и доверию конец. Хотя, понимаю, ты не хочешь ждать слишком долго.
— Ты и понятия не имеешь, чего я хочу. — Нит Нассам медленно и угрожающе опустил руки. От пальцев полетели ионные искры. — Предупреждаю, я не терплю бездельников и обманщиков. Хотя именно в этом деле я не проявлю строгости, — заявил гэргон. — Впрочем, все равно не испытывай мое терпение. Ответы я рассчитываю получить в ближайшем будущем.
Курган и сам был заинтересован в быстром успехе.
— Я все прекрасно понимаю, Нит Нассам. Обещаю подготовить информацию до конца недели.
14
Обман и иллюзия
Лейти, дочь флот-адмирала Пнина, совершенно не походила на него внешне. Невысокая, темноглазая, она, правда, обладала той же решимостью, что и отец. В детстве Лейти буквально поклонялась ему и ловила каждое его слово. Девочка из кожи вон лезла, чтобы угодить отцу, обожала его и боялась. Ей казалось, он контролирует все события на Кундале. Когда Лейти исполнилось шестнадцать, она увидела отца совершенно в ином свете. В тот день он потерял обоих сыновей на Геллеспеннне и на все лады корил судьбу за то, что она оставила ему лишь дочь. Юная Лейти побледнела от ужаса и едва могла дышать. В панике она искала поддержку у матери, но та лишь молча опустила глаза. Обезумевший от горя отец продолжал проклинать дочь, потому что просто не мог смириться со смертью сыновей.
Естественно, Лейти никому не рассказывала о своих переживаниях. Истинная дочь кхагггуна, она верила, что периодические визиты отца в мастерские, где будущая оружейница училась, и позже в ее собственную на улице Предчувствий — не что иное, как неуклюжая попытка загладить вину. Так или иначе, Лейти не могла отвернуться от флот-адмирала и вычеркнуть из жизни. Но всякий раз при виде отца ее сердца болезненно сжимались.
Когда вечером после тяжелого дня Лейти увидела в мастерской отца, она снова почувствовала, что ее переполняют противоречивые чувства. Будь она мужчиной, то сейчас стояла бы рядом с отцом, выслушивая его мудрые советы. О братьях Лейти почти не вспоминала, хотя иногда видела их во сне — с расплывчатыми лицами и еле слышными голосами. Ей снилось, что она пытается заговорить с ними, однако братья не слышат. И, просыпаясь, Лейти не помнила, что именно хотела сказать. Братья умерли. О чем с ними говорить?
Краем глаза Лейти наблюдала за отцом, обычно так кхагггуны следят за бомбой замедленного действия. По иронии судьбы, Лейти знала о ранениях и смерти больше любого солдата. Это было необходимо для того, чтобы создавать оружие и доспехи самого высокого качества.
По привычке флот-адмирал Ардус Пнин скромно стоял у стены, сцепив руки за спиной. Любопытные светло-карие глаза оглядывали мастерскую. А Лейти была готова провалиться сквозь землю.
Взгляд флот-адмирала так и буравил ателье, лишь на мгновение задержавшись на взвод-командире Тью Дассе, который стоял в одной из кабинок, рассматривая ионный жезл. Пнин глубоко вздохнул и на время забыл о Дассе.
Флот-адмирал был очарован прекрасной коллекцией доспехов. Освещенные бронзовой лампой, они медленно вращались, будто танцуя под никому не слышную музыку. Пнин высоко ценил мастерство дочери — сделанные ею лезвия легко рубили и кололи, а сам вес меча или жезла позволял проломить голову врагу. Как проворно двигаются тонкие пальцы Лейти в багровом свете ионной наковальни!
Ни одну из этих мыслей Пнин не решился бы озвучить. Лейти, конечно, его дочь, но в первую очередь она тускугггун. С тех пор как в весьма нежном возрасте девочка показала ему первый чертеж ударного меча, она постоянно ставила отца в тупик. Если она мыслит как кхагггун, то почему, во имя Энлиля, родилась женщиной?!