— К вам с флот-адмиралом? — скривился Сорннн. — Это так ты называешь отца?
— Он сам так захотел, — просто ответила Лейти, хотя это заявление далось ей совсем не просто. Голос так и звенел от переживаний.
Сорннн будто почувствовал ее напряжение.
— Отношения с родителями бывают непростыми, — сказал он. — Я сам много лет считал мать чужой.
— А почему так вышло?
— Мы не умели общаться друг с другом.
— А сейчас что, научились? — скептически спросила Лейти.
— Мы просто боялись разговаривать. Каждый думал, что другой скажет что-то… что-то непростительное.
Лейти встала и посмотрела на сад. Ее пальцы так сильно впились в чугунную балюстраду, что стали такими же белыми, как блузка. «Что мы скажем что-либо непростительное». Именно этого она боялась в присутствии отца — сказать или сделать что-то непростительное. Лейти боялась, что он уйдет, поэтому и терпела его оскорбления и упреки. Ведь упрек или оскорбление — это лучше, чем ничего. Хоть какое-то доказательство того, что отцу она небезразлична…
— Флот-адмирал считает, что я уже совершила непростительную ошибку, — после долгого молчания проговорила Лейти.
Сорннн поднялся и встал рядом с ней. Лейти почувствовала запах мужчины.
— Что же ты могла сделать, Лейти?
— Я родилась девочкой.
— Когда-то мне было так же горько, но потом все изменилось.
— Что же случилось?
— Я встретил тускугггун, совершенно необыкновенную тускугггун. К несчастью, она умерла, и для меня все умерло вместе с ней.
Вскоре после этого Лейти вернулась в мастерскую. Ночью, в объятиях Тью Дассе, прилетевшего словно мотылек на огонь, она шептала ему признания в любви, хотя перед глазами женщины стоял Сорннн, а в голове отчетливо, как удары колокола, звучали его слова.
Кровь была везде. Миннум и Джийан видели следы на земле, стволах деревьев и лишайнике, покрывавшем скалы. Кхагггунская рота благополучно прошла мимо, преследуя двух снежных рысей. Рысей было жалко, и Джийан очень хотелось их спасти, но это было бы слишком рискованно для них с Миннумом.
С уходом кхагггунов в лес вернулись птицы и мелкие зверьки, хотя в их поведении Первая Матерь чувствовала страх.
— Сюда!
Возбужденный шепот Миннума доносился с узкого плато. Он стоял на коленях среди грибного островка.
— Peganis harmela, — объявил соромиант, касаясь грибных шляпок. — Именно сюда я приходил за урожаем.
Даже не посмотрев на бывшего некроманта, Джийан прошла мимо к дальнему краю грибного плато. Миннум с удивлением посмотрел на нее. Ему показалось, что Первая Матерь двигается как лунатик. Маленький соромиант окликнул колдунью, и когда она не ответила, бросился следом, опасаясь того, что может скрываться в лесной чаще. Нагнав Джийан, Миннум едва не закричал от страха — прямо в них кто-то целился из ионной пушки.
После ухода Джийан в монастыре Плывущей Белизны стало тихо, как в склепе. Только теперь конара Инггрес поняла, сколько надежды и оживления принесло появление Первой Матери.
Дневные часы были заняты уроками, составлением расписания, исправлением грубейших ошибок в священных текстах, которые десятилетиями засоряли учебную программу. Затем после скудного обеда — в эти дни совершенно не хотелось есть — Инггрес часами инструктировала лейн и молодых шим, объясняя, что за беда постигла монастырь. Глубоко за полночь конара падала на кровать и тотчас засыпала. Часа через два или в лучшем случае три она просыпалась от того, что сердце начинало бешено биться. Обливаясь потом, Инггрес без сна лежала на кровати, слушая, как в висках стучит кровь.
Из головы не выходила смерть Перрнодт — внезапная, страшная, необъяснимая. Инггрес преследовали глаза дзуоко — склеенные, будто подернутые изморозью. Конара резко села и, потянувшись к стеклянному подносу, опрокинула его содержимое на ладонь. Осколки опала Перрнодт внушали благоговейный страх. Они казались такими холодными! Что бы это значило?
Конара Инггрес никогда не стремилась к власти, но обстоятельства сложились так, что ей пришлось встать во главе монастыря. Впрочем, она прекрасно справлялась с обязанностями. Все было просто: она принимала решение, обдумывала его возможные последствия и претворяла в жизнь. По-другому Инггрес просто не умела.
Госпожа Джийан исчезла так внезапно, и за последние дни пребывания в монастыре пророчица не произнесла ни слова. Куда она отправилась, что обнаружила? Конара Инггрес беспокойно зашевелилась, и спавший в ее келье йа-гаар поднялся и подошел к ней. Горящие зеленые глаза выжидающе смотрели на конару, пытаясь понять, что так ее встревожило.
В дверь негромко постучали; бесшумно поднявшись, Инггрес накинула платье и зажгла масляную лампу. Открыв дверь, конара увидела Наватира. Йа-гаар не пошевелился. Как и его братья, он обожал Реккка и беспрекословно ему подчинялся.
Казалось, мужчина заполнил собой келью. Тень скользнула на каменные стены и застыла. Конара всмотрелась в лицо Наватира: полные губы, высокие скулы, густые светлые волосы и борода. Льдисто-голубые глаза скрывали какую-то тайну. Инггрес много бы отдала, чтобы узнать, о чем он думает.
— Есть новости от госпожи Джийан, — объявил он после такой долгой паузы, что конаре от волнения стало трудно дышать. — Соромианты подняли восстание, — зловеще добавил Реккк. — Необходимо срочно начать укрепление и оборону монастыря.
— Они собираются на нас напасть?
— Не знаю, — признался Наватир, — но ясно одно — они не должны захватить Плывущую Белизну.
Конара Инггрес испуганно кивнула. С возвращением Первой Матери в родной монастырь она стала смотреть в будущее с оптимизмом. А вот теперь, когда монастырь еще не оправился от господства демонов, к власти рвутся соромианты! Только сейчас конара по достоинству оценила твердую руку Наватира и его ясный ум. Конечно, у нее были волшебные йа-гаары, которые помогали охранять монастырь. Только пусть они волшебные, да все же животные, хотя лучших охотников на демонов просто не придумаешь. И разве к ним обратишься за помощью и поддержкой в трудную минуту? Впервые за много лет Инггрес поняла, что в присутствии Наватира, расхаживающего по саду, упражняющегося с волшебным мечом, она чувствует себя спокойно. Хотя сколько раз ей приходилось шикать на молодых лейн, которые буквально столбенели при виде мужчины. Она и сама не раз тайком любовалась его красивым сильным телом.
Наватир положил руку ей на плечо. У конары Инггрес тут же потемнело в глазах, пульс участился, и ей стало стыдно. Она отстранилась, стараясь держаться подальше. А что, если он услышит, как бешено колотится ее сердце? Чтобы успокоиться, конара стала читать молитвы. Но вот Наватир заговорил, и его голос подчинял себе так же, как прикосновение.
— Конара Инггрес, — резко проговорил Реккк, — вы слышите, что я говорю?
— Да, Наватир. — Ее щеки пылали. — Я думаю о своих обязанностях. Столько всего нужно сделать!
— Послушайте. — Он шагнул в сторону настоятельницы. — Красный дракон, тот, что превратил меня в Наватира, предупреждал об этой войне. «Будь осторожен, — предостерегал он. — Все, абсолютно все, что ты считал истиной, изменится».
— Пресвятая Миина! — испуганно воскликнула конара Инггрес. — Что это может значить?
— Только то, что нужно приготовиться. Мне кажется, что совсем скоро нам придется защищать Дар Сала-ат и Кундалу.
С этими словами Наватир ушел, а конара с трудом удержалась, чтобы его не вернуть. Она вцепилась зубами в собственную руку. Инггрес казалось, боль должна наказать ее за слабость. Она не должна чувствовать ничего подобного. По зубам и нижней губе потекла кровь, которую конара поспешно высосала, будто так можно было спрятать чувства.
Да, то, что сказал Наватир, было не так-то легко осмыслить.
«Все, абсолютно все, что ты считал истиной, изменится». Что же может измениться и как?