Застонав, конара Инггрес стала думать о Перрнодт. Она уже размышляла над последствиями ее смерти и о том, что могло помешать гаданию на опале. Ведь Перрнодт была из друугов, а значит, сильна духом. И, тем не менее, какое-то зло смогло ее уничтожить. Нечто, что было сильнее, хитрее и изобретательнее. Как же защитить монастырь от такого врага? Конара Инггрес понимала, что с теми ограниченными возможностями, которыми она обладает, скорее всего ничего не получится. Она только начала устанавливать, у кого из оставшихся рамахан есть дар, который столько лет подвергался остракизму. И хотя бы даже дар оказался у каждой из ее подопечных, прошло бы немало времени, прежде чем они смогли бы защитить себя от такого сильного зла. Значит, оставалась только она сама, Наватир и три йа-гаара. Пришло время действовать. Медлить нельзя!
Конара Инггрес прошла в свой кабинет. Для того чтобы найти необходимое, ей не нужен был свет. Сжимая опал кончиками пальцев, она ясно его видела и чувствовала теплоту.
То, на что решилась конара Инггрес, было очень опасно. Она уже не раз обдумывала возможные последствия, которые ее смерть будет иметь для монастыря. Но ведь всем рамаханам и кундалианам грозит огромная опасность. Соромианты рвутся к власти, и если у них это получится, монастырям конец. А святые обители — последнее напоминание о том, какой когда-то была жизнь на Кундале и какой могла бы стать снова. Первая Матерь и Наватир правы — монастырь нужно защитить любой ценой.
План был предельно прост. Связь между обителями была прервана при первой же в’орнновской атаке. Как только попытки вступить в контакт с соседями провалились, общение прервалось. А когда стало известным, что иноков других монастырей, например, Слышащей Кости в Аксис Тэре, Теплого Течения в Середке и Блестящего Барабана во Встречающихся Долинах, перебили или увезли в столицу, чтобы пытать и допрашивать, конара Мосса, а позже и конара Бартта строго запретили общаться с внешним миром. С более отдаленными обителями не пытались наладить связь так давно, что их названия и месторасположение стерлись из памяти нынешнего поколения рамахан.
Изучая тайком запрещенные книги, конара Инггрес наткнулась на список монастырей. Он был очень старый, пожелтевший, с обтрепанными краями. Им уже начали лакомиться насекомые, поэтому чтение стало больше похоже на расшифровку древних текстов. Используя различные источники и собственную интуицию, Инггрес удалось восстановить список. Она только сомневалась, является ли он полным.
Помолившись Миине, конара начала накладывать заклинание. В отличие от Перрнодт монахиня была самоучкой, ведь колдовство на опалах, как и многие другие традиции, оказалось забыто, а потом и вовсе запрещено прежними настоятельницами. Конара Инггрес училась колдовать по ночам, без посторонней помощи, тайно исследуя запрещенные книги. Приходилось рассчитывать на собственный ум и изобретательность, и конара так привыкла держать все в секрете, что никто, даже госпожа Джийан, не имел точного представления о ее знаниях.
И все же…
И все же ей не хватало опыта. Конара Инггрес не знала, можно ли довериться текстам, которые она откопала в неизведанных глубинах библиотеки. Тома были пыльными, отсыревшими, поврежденными насекомыми или, наоборот, хрупкими, рассыпающимися при первом же прикосновении. Казалось, книги пережили какую-то страшную войну. В сердце конары, где безраздельно царствовала Миина, не было ни малейшего сомнения в истинности полученных знаний. Однако холодный рассудок по-прежнему сомневался и подтачивал ее решимость. Как она, самоучка, может приравнивать себя к госпоже Джийан или хотя бы к Перрнодт?
Ладони конары стали влажными, а тьма — какой-то липкой. Инггрес казалось, что она задыхается, тонет, не может пошевелиться. Но она была уверена, что включать свет не стоит. Конара не знала, откуда взялась эта уверенность, только за годы, проведенные в монастыре, Инггрес научилась доверять интуиции. Это не раз спасало ей жизнь.
«Не тронь меня, злая сила», — не уставала повторять конара.
Первая Матерь стояла среди раскидистых елей-куэлло. Ни дуновения, ни ветерка. Тишина такая, что Миннум боялся дышать.
Портативная пушка принадлежала молодой кундалианке, несомненно, из отряда Сопротивления. Насколько разглядела Джийан, девушка не была ранена, значит, кровавые следы оставила не она. Однако ее изможденный вид и рваная грязная туника свидетельствовали о том, что партизанка участвовала в серьезной битве.
— Вы кто такие? — спросила девушка так подозрительно, что ее голос больше походил на рычание. — Что вы здесь делаете?
Чтобы не провоцировать незнакомку, Первая Матерь старалась не делать резких движений.
— Твой соотечественник, он убит или тяжело ранен?
Глаза девушки превратились в щелочки.
— Откуда ты знаешь, что я не одна?
— Кровавые следы тянутся по всему лесу, — вмешался Миннум. — Странно, что кхагггуны их не заметили.
— Они были слишком заняты — искали нас, — проговорила Первая Матерь и улыбнулась. — Меня зовут Джийан, а это — Миннум. Мы оба целители. Пожалуйста, если твой друг еще жив, отведи меня к нему.
Девушка увидела, что у них нет оружия. Тем не менее, как показалось Миннуму, если бы ситуация не была критической, она бы им не поверила. Соромиант читал это по ее глазам, беспокойно мечущимся между ним и Джийан.
Наконец девушка кивнула.
— Меня зовут Майя, — представилась она, но не потрудилась опустить пушку. Продолжая держать новых знакомых на прицеле, она повела их вниз по склону холма. — Кажется, Бассе умирает. Он ранен выстрелом ионной пушки.
Миннум восхищался выдержкой Джийан. Казалось, оружие ее нисколько не пугает. Ему же было не по себе. По руке соромианта полз маленький жучок. Миннум с отвращением стряхнул его на землю. Мерзкие в’орнны! Из-за них он чувствует себя таким же жучком.
Они шли по лесу бесшумно, словно призраки. Внезапно Джийан бросилась бежать, а Майя тут же схватилась за гашетку.
— Твой друг умирает! — объяснил девушке Миннум. Он тоже почувствовал ледяное дыхание смерти, змеившееся среди деревьев, словно холодный туман. Внезапно позабыв об ионной пушке, соромиант побежал вслед за Первой Матерью.
Умирающий Бассе лежал на земле, Джийан уже опустилась на колени возле него. Подоспевший Миннум увидел молодую тускугггун в оборванной тунике и лосинах — типичном наряде бойца Сопротивления.
— Очень интересно, — проговорил соромиант, не спуская с нее глаз.
— Что это? — Пальцы Джийан порхали над грязной повязкой. Низко склонившись над раной, она аккуратно сняла повязку. — Гиоциамус, — объявила она, глядя на тускугггун. — Где ты это взяла?
Маретэн показала на грязный кожаный мешочек, который она нашла в яме.
— Откуда он у тебя? — снова спросила Первая Матерь, тут же вырвав его из рук художницы.
— Говорят, все рамаханы — целительницы, — объясняла Маретэн, — вот я и взяла горсть, чтобы…
— Горсть? Пресвятая Миина! — Джийан осторожно соскребла ядовитую смесь с раны, а затем прижала ухо к самой груди Бассе.
— Разве это не целебные травы? — спросила Майя.
— Черный гиоциамус имеет довольно широкое применение, — объяснила Первая Матерь. Хрясть-хрясть — она стала с силой нажимать на грудину Бассе. — Все зависит от дозы. — Хрясть-хрясть! — Небольшое количество может залечить почти любую рану. — Хрясть-хрясть! — Средняя доза вызывает состояние, похожее на транс.
— Что ты делаешь? — взволнованно спросила Майя.
Хрясть-хрясть!
— Большая доза вызывает приступ и, как следствие, остановку сердца. — Хрясть-хрясть! Хрясть-хрясть! — Гиоциамус наложили наружно, а не внутренне, поэтому симптомы проявились позднее. — Хрясть-хрясть! — Джийан подняла голову. — Я опоздала, сердце уже остановилось.
— Нет! — закричала Майя. Бросив пушку, она упала на колени перед Бассе и обняла его за шею. — Нет! — закричала она, почувствовав, что друг не дышит.
Маретэн подошла к Майе и обняла ее за плечи.
— Подождите! — воскликнул Миннум и стал карабкаться вверх по склону к грибному плато. Оказавшись на месте, он стал беспокойно озираться по сторонам, разыскивая самый большой гриб. Учитывая состояние Бассе, гриб нужен полностью созревший.