– Скоро, – ответил он.
– Нет, сейчас!
Он остановился, взглянул ей в глаза и мягко сказал:
– Очень скоро я дам тебе ответ. А теперь, если хочешь, иди со мной, а нет – так оставайся. Уверен, ещё одна танцовщица Джанрилу не помешает.
Девушка посмотрела на ворота со смесью недоверия и отвращения.
– Мы ещё не вошли, а уже воняет, как в нужнике у толстухи, – проворчала она, но последовала за Аль-Сорной.
В детстве отцовский дом казался ему огромным, величественным замком. Он без устали носился по его залам и окрестностям, воображая себя прославленным героем и размахивая деревянным мечом, нагонявшим ужас на слуг и скотину. Вековой дуб, который распростёр ветви над скатом крыши, был великаном: его заклятым врагом, явившимся на приступ крепостных стен. Иногда, с детским непостоянством, Ваэлин превращал врага в друга, и тот баюкал его в своих мощных ветвях-лапах, а мальчик наблюдал, как отец объезжает боевого коня на лугу – примерно на полпути между рекой и конюшней.
За прошедшие годы дом сильно сдал. И не только потому, что мальчик превратился в мужчину. Крыша просела и всем своим видом звала на помощь кровельщика; старая побелка на стенах посерела. Половина окон была заколочена, в остальных не хватало стёкол. Поникли даже ветви дуба: видимо, великан совсем состарился. В одном из окон он заметил огонёк – одна-единственная искорка на все здание.
– Ты здесь вырос? – удивлённо воскликнула Рива.
Пока они шли от западных кварталов к Сторожевой Луке, накрапывавший весь день дождик зарядил всерьёз, капли то и дело срывались с края её капюшона.
– В песнях поётся, что ты якобы выбился в люди из самых низов, а тут целый дворец.
– Какой там дворец, – буркнул Ваэлин. – Обыкновенный замок.
Он остановился перед парадной дверью. Одна из служанок – такая полная, смешливая женщина – называла её «добротной». «Добротная дверь добротного рода». Глядя на позеленевший тусклый колокольчик, Ваэлин задумался о том, сколько людей дёргало его за истёртую, сиротливо покачивающуюся под дождём верёвку. Рядом громко шмыгнула носом Рива. Он вздохнул и позвонил.
Эхо давно отзвучало, когда из-за двери раздался наконец приглушенный голос:
– Уходи! У меня ещё неделя! Так постановил судья! Здесь живёт великий герой альпиранской войны, и если ты не уберешься, он мигом отрубит тебе руки!
Послышался звук удаляющихся шагов. Ваэлин с Ривой переглянулись, и он позвонил снова. На сей раз ждать пришлось недолго.
– Ну, все! Я тебя предупреждала! – Дверь распахнулась, и перед ними появилась молодая женщина с ведром, вонючее содержимое которого она явно собиралась выплеснуть на незваных гостей. – Недельный запас помоев охладит твой п…
Она замерла, увидев Аль-Сорну, ведро выпало из её рук, глаза широко распахнулись. Девушка привалилась к косяку, зажав рот рукой.
– Пустишь ли ты меня в дом, сестра? – произнёс Ваэлин.
Ему пришлось чуть ли не внести её в кухню, где, судя по холоду и запустению других комнат, девушка и жила. Ваэлин усадил её на табурет и сжал в руках дрожащие холодные пальцы. Она никак не могла отвести взгляда от его лица.
– Я думала… это все из-за капюшона… мне вдруг показалось… – Она сморгнула слёзы.
– Прости.
– Нет-нет! – Она высвободила руки, дотронулась до его щеки, и слёзы сменились улыбкой.
Тёмные, без тени лукавства глаза были глазами той самой девчушки, которую он повстречал далёким зимним вечером. Однако её женская привлекательность теперь могла кончиться бедой, ведь она жила совсем одна в полуразрушенном доме.
– Брат, я всегда знала… Ни одного мгновения не сомневалась, что…
Рива с грохотом задвинула в угол помойное ведро.
– Алорнис, познакомься с Ривой. Она моя… – Он запнулся и заметил, как та приподняла бровь под капюшоном. – Моя попутчица.
– Что ж, – Алорнис вытерла фартуком слёзы и встала, – вы наверняка проголодались с дороги.
– А то! – закивала Рива.
– Ничего подобного, – с нажимом произнёс Ваэлин.
– Вздор, – усмехнулась Алорнис, поспешив в кладовой. – Лорд Ваэлин Аль-Сорна возвращается в собственный дом, а там сидит хнычущая девица, которая не может даже накормить его? Ну нет, так не годится.
Еда была скромной: хлеб, сыр да половина холодной курицы, чрезмерно приправленной специями.
– Кухарка я неважная, – призналась Алорнис. – Вот мама, та была мастерицей.
Сама она, как заметил Ваэлин, к еде не прикоснулась.
– А по-моему, неплохо, – возразила Рива, подчистила последние крошки со своей тарелки и негромко рыгнула. – Твоя мать? Она… её больше нет?