– Не правда ли, они великолепны? Что скажешь, историк? – спросил меня генерал.
Сегодня он был в полном боевом облачении: в кирасе, богато украшенной красной эмалью, в кавалерийских ботфортах, на поясе – короткий меч. Настоящий воларский генерал с головы до пят. Поблизости я заметил ещё одного раба: худой как щепка старик с необычайно яркими глазами сноровисто водил кусочком угля по широкому холсту, запечатлевая триумф хозяина. Генерал явно позировал, картинно простирая руку к одной из баллист, сам же то и дело поглядывал через плечо на рисовальщика.
– Прежде баллисты использовались только на суше, я первым разглядел их морской потенциал, который сегодня обеспечит нам победу. Счастливый брак воинственных стихий, моря и суши.
Запиши!
Я тут же записал генеральское изречение на выданном мне пергаментном свитке.
Тем временем старик закончил свой набросок и почтительно поклонился генералу. Тот перестал позировать и подошёл к столу, на котором была разложена карта.
– Я прочитал твою хронику, – сказал он мне. – Ты не впал в чрезмерные восхваления, это умно с твоей стороны.
Новая волна страха сжала мне сердце. Интересно, не предложит ли он мне самому выбрать, какой глаз лучше выколоть, мелькнула в голове шальная мысль.
– Избыточные славословия смутили бы внимательных читателей этих рассказов о моих подвигах, – продолжал он. – Они могли бы подумать, что я приукрашиваю свои достижения. Молодец, что учёл это.
– Спасибо, хозяин.
– Это не похвала, а констатация факта. Смотри-ка сюда.
Он жестом подозвал меня и ткнул в карту. Воларские картографы всегда славились своей дотошностью, но, составляя план Алльтора, они превзошли самих себя. Точность, с которой была изображена каждая улочка, заставила бы устыдиться лучших членов Императорской гильдии землемеров. Это побудило меня задаться вопросом: как долго воларцы готовились к этому вторжению и не помогает ли им при этом привычное упоение ратными потехами?
– Проломы находятся здесь и здесь. – Его палец указал на две чёрные пометки, грубо перечеркнувшие изящно нарисованные стены. – Мы ударим в обоих местах одновременно. Не сомневаюсь, кумбраэльцы приготовили нам немало сюрпризов, но их внимание будет сосредоточено на проломах: они не ожидают, что будут атакованы и другие стены. – Генерал постучал ногтем по изображению западной стены, отмеченному небольшим крестиком. – Усиленный батальон куритаев пойдёт на штурм, после чего выйдет к одному из проломов с тыла. Таким образом, доступ в город будет обеспечен ещё до темноты.
Я торопливо записывал, следя только, чтобы случайно не перейти на альпиранский. Если начну писать на родном языке, он может что-то заподозрить.
Генерал отошёл от стола, продолжая говорить так, будто вещал со сцены:
– Я нахожу, что эти боголюбцы – храбрые воины. Да что там! Это самые искусные лучники, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться на поле битвы. А эта их ведьма, похоже, умеет вдохновлять народ на подвиги. Ты же слышал о ведьме, историк?
С новостями в рабских бараках было туго. Они ограничивались боязливыми сплетнями, подслушанными у вольных мечников. В основном это были жуткие солдатские байки о поражениях и о бойнях, которые сопровождали продвижение воларских армий, разорявших Королевство. Но, пока нас гнали все дальше и дальше на юг Кумбраэля, все чаще и чаще звучал леденящий рассказ об алльторской ведьме – единственный проблеск надежды на этой обречённой земле.
– Лишь неясные слухи, хозяин. Она вполне может оказаться не более чем вымыслом.
– Да нет, она вполне реальна. Это подтвердила рота вольных мечников, бежавшая при штурме крепостных стен. Эти трусы утверждали, что ведьма точно была там. Якобы видели девушку лет двадцати, которая появлялась в самой гуще боя. Она убила кучу народа, так они утверждали. Разумеется, всех их повесили. Никчёмные слюнтяи! – Он замолчал, раздумывая о чём-то. – Значит так, пиши: «Трусость – наихудшее предательство дара свободы. Ибо мужчина, бегущий с поля боя, раб собственного страха».