И тут она почувствовала землю, ущелье раскололось, и Зарет захлестнул вихрь экстаза. Но экстаза особого рода.
В первые моменты она боролась в зелени и сапфирах, ослепивших ее и заставивших даже всхлипнуть. Но это оказалось лишь началом, и теперь ее захлестнули волны второго экстаза. Он был цвета вина, и в нем все ее чувства слились в одно, которое прошло сквозь нее, словно ось вращающейся звезды, закружившей саму Зарет. И это вращение бросило красавицу в бездну наслаждения.
Третий экстаз оказался белым, намного белее, чем любой город. И он пронзил ее насквозь. Зарет затихла и прекратила отчаянную борьбу. Казалось, что даже само ее дыхание остановилось. Здесь, на этой вершине, она вся превратилась в безмолвный крик. Она не могла ни меняться дальше, ни найти себя прежнюю. Она вообще не могла пошевелиться. Словно ее заморозило в расплавленной белизне, без начала и конца.
В этом третьем экстазе красавица просуществовала тысячу лет.
И лишь после этого любовник-демон отпустил ее. Зарет упала обратно сквозь фиолетовое облако и ощутила свое собственное тело. Ей показалось, что ее душа познала восторг оргазма лучше, чем тело.
Открыв глаза, Зарет увидела, что она - в своем шатре, в пустыне, в темноте. Она была одна, не считая ее сестер, спавших за перегородкой. Вокруг все было тихо, даже ее сердце билось неслышно. И теперь во мраке ночи девушка, дрожа, смаковала увядающий вкус своего видения и вертела в пальцах такую ничтожную, но оказавшуюся смертельной шпильку.
Народ продолжал вливаться в священный город, чтобы почувствовать священную радость, принести жертвы, помолиться, исповедаться и выйти с отсутствующим взглядом.
За стенами Белшеведа продолжались песнопения, но теперь к ним прибавились праздничные представления, состязания лучников и копьеметателей, скачки.
Дни сменяли один другой, словно яркие вспышки, а ночи напоминали черных леопардов, перебегающих от одного края мира к другому.
Но что-то было не так, как надо. Что? Нечто мрачное и таинственное нависло надо всем - не то тучи, не то дым. Появились разногласия. Возникли ссоры. Высказывались обвинения...
- Кто-то украл мою маленькую певчую птичку из клетки. Это ты?
- Кто-то оборвал лепестки у моей любимой розы. Это ты?
- Кто пролил мое вино?
- Кто выпустил моих овец из загона?
- Кто подглядывал за мной, когда я купалась?
- Кто клеветал на меня за моей спиной?
- Это был ты? Или ты? Или ты?
Во время соревнований люди стали прибегать к разным хитростям, а когда их уловки обнаруживались, дело доходило до драк. Начались супружеские измены и даже изнасилования. Случались и кражи.
Сказители забывали мифы и легенды, теряли нить рассказа и путались в двух словах.
Лампады больше не зажигали. Костры взрывались, а шатры пылали, как алые деревья в цвету.
Животные словно тосковали по ком-то и издыхали от любви к этому неведомому хозяину.
Были обнаружены трупы - жертвы ужасных убийств, мужчины и женщины, взрослые и дети, страшно изувеченные кнутом. Заподозренного в преступлении безродного плотника забили камнями.
Вокруг сошедшего с ума старого философа стихийно образовалась секта безумцев. Их предводитель выкрикивал в толпу проклятия и проповедовал, что измазанные кровью камни - это божества.
Девушки, которым предстояло вскоре выйти замуж, на досуге полюбили опасные игры с маленькими глиняными фигурками своих женихов. В эти фигурки они втыкали длинные иглы.
И все это происходило вблизи Белшеведа, святого города! Обстановка с каждым днем, а точнее, с каждой ночью накалялась и становилась все нестерпимее, как берущая верх заразная болезнь, как чума.
Туманные сведения просачивались в город, на священную территорию, и передавались шепотом взволнованными верующими сквозь ажурные решетки исповедален "божьим" избранникам и избранницам. Те склоняли головы и внимательно слушали. Но обращали ли на это внимание Слуги Небес, вмешивались ли как-нибудь - трудно сказать. Эти избранники вообще крайне редко говорили с людьми. Выслушивая рассказы об убийствах, поджогах, грабежах или других потрясениях, пережитых паломниками, они даже не меняли выражений лиц. Они делали за ширмами приличествующие случаю ритуальные жесты, означающие благословение или защищающие от бед, и медленно уплывали, как воздушные прозрачные шарфы.
Новая болезнь поджидала людей, попавших в зону не ближе ста шагов от стен лунного города. Болезнь сомнений, правда, пока еще слишком слабых. Болезнь лишь пускала корни, и первое время паломники могли побороть зарождавшиеся сомнения. Иногда людям казалось, что избранные ими жрецы не замечали их бед и не были способны даже посочувствовать им. А поскольку считалось, что эти жрецы напоминают богов, то выходило, что боги безразличны к бедственному положению людей. Как раз об этом и рассказывал странный незнакомец.
Без сомнения, причиной такого поведения священников послужила их размеренная и отрешенная жизнь. Они забыли, а может, и вовсе не имели понятия о том, что такое человеческая грубость или отчаяние. Рассказы об этом звучали для них как сказка. Возможно, они думали, что над ними насмехаются.
Глава третья
ПОРОЖДЕНИЕ НОЧИ
Наконец наступила последняя ночь пребывания паломников в Белшеведе. Накануне днем жрецы вышли из святилища и прошли по лагерям, разбрасывая блестки и цветы, благословляя толпу.
Но их песнопения не оказывали на людей прежнего воздействия. Один из паломников сплюнул, поспешно оправдавшись, что от священных дымов у него начинает першить в горле. А какая-то девушка отвела глаза и смяла священный цветок, упавший ей в руки.
Замечали ли это слуги небес? Казалось, нет. Они проплывали мимо в прозрачных одеждах; их волнистые волосы сияли, как волшебные изделия дринов, этих низших демонов, почти лишенных разума и чувств, зато наделенных великим умением создавать прекрасное... Но кто еще недавно осмелился бы сравнить локоны жрецов с творениями дринов? Теперь же у некоторых паломников промелькнуло в голове и не такое.
Жрецы вернулись в свой храм, твердыню девственной и холодной чистоты, где простые смертные, от короля до простолюдина, могли появляться лишь на короткое время, как смиренные паломники. С уходом жрецов солнце тоже удалилось на покой.