- Дык, как же это так сталось? – вновь повысил голос Добрыня, - Аль последняя воля Великого Кагана Велимира теперь пустой звук, что ли? Ведь нарёк он своим преемником князя Бурислава! И грамоту повелел составить, как положено, - он резко повернулся к Мокше, - Ужель то не ведомо его «лучшим да ближним людям»? А коли запамятовали они, то грамоту эту можно и заново прочесть для освежения памяти. Тут она хранится целёхонькой. Вы же сами её и писали. И подписи ваши там под ней стоят. Не так ли, боярин? Аль запамятовал уже?
- Не кипятись, Добрыня, - степенно ответил Мокша, - Всем ведомо, что грамота сия писана нами лишь по принуждению, да поперёк закона древнего. А посему неправедна она. Князь Севолод должен сесть на столичный престол, как того требует вековой обычай. Никому не можно будет того изменить.
- Никому, говоришь…? Даже – самому Владыке Кагану?
Старый воевода Добрыня, давний соратник князя Велимира, медленно выпрямился во весь свой рост. Был он хоть и не высок, но коренаст и широкоплеч. Волосы на седой голове были острижены «под горшок», а знатная борода спадала на широкую грудь, наполовину закрывая стальной панцирь, нашитый поверх кольчужной рубахи с длинными рукавами. Несмотря на возраст, воевода был ещё крепок и силён. Опершись могучими руками о край стола, он грозной тучей навис над дородным боярином, вольготно расположившегося на лавке, точно у себя в светлице.
- Вона как вы запели, стольные бояре, - загремел воевода, - Не успел Велимир Судиславович отойти в Мир Иной, как вам каганская воля уже и не указ. Смелы стали не в меру. А где ж вы раньше то были? Что ж так прямо Великому Кагану и не указали, что дескать обычай древний он попирает своей волей. Молчали, пёсье племя! Тогда и очей от пола поднять страшились. А теперь чаете, что некому будет вас, крамольников, в бараний рог скрутить? Ошибаетесь, баламошкины дети!
Молниеносным движением руки воевода выхватил из ножен кинжал и с силой вонзил его в стол, точно между пухлыми пальцами Мокши, унизанными золотыми кольцами. Толстый боярин в ужасе побледнел и резко отшатнулся от стола. А Добрыня продолжал бушевать :
- Вот, что будет с охальниками Верховной воли! Голова чай на плечах не столь крепко держится, как вы думаете. Одним хорошим ударом меча легко отсекается. Сие проверено было не раз. Хочешь узрить, боярин, как твоя голова с плеч покатится? Или думаешь, что она у тебя крепче других приделана?
Мокша побледнел и инстинктивно дёрнулся в сторону, да так, что чуть не опрокинулся с лавки вверх ногами. В глазах его читался неподдельный страх. Все знали, что с Добрыней, скорым на расправу, шутки были плохи. Вся спесь мигом слетела с округлого лица боярина, словно шелуха от сильного ветра:
- Уйми своего воеводу от греха, княжич, - воскликнул он, обращаясь к Буриславу. – Уйми, ради всех Богов. Я человек подневольный. Что с меня взять? Не по своей ведь воле прибыл. Не моё то веление будет, а князя Севолода. Я лишь огласил…
Все взгляды устремились на молодого князя. Бурислав сидел неподвижно, погруженный в свои переживания и в разговор не встревал. Наконец, он медленно поднялся из-за стола и положил руку на плечо Добрыни.
- Оставь, друже, - проговорил он примирительно, - Аль не зришь, что не по своей воле уста его глаголят, а по воле Севолода. Привёз ли ты ещё какие грамоты от него?
- Да, княже, - сразу подобострастно засуетился боярин, раскрывая суму, - Тут они все.
- Ну, что ж, прочти. Посмотрим, что ещё брат мой пишет.
Присмиревший Мокша, проворно извлёк из своей дорожной сумы очередной свиток пергамента и торопливо зачитал послание от Севолода и Совета стольных бояр ко всем удельным князьям, городским воеводам и племенным старейшинам.
Суть его сводилась к тому, что князь Севолод, по праву старшего в роду наследника, принимал на себя Верховную власть и повелевал всем своим вассалам немедленно явиться в Святоград и принести клятву на верность ему - как новому Великому Кагану.
Поход против степняков объявлялся успешно завершённым и Буриславу надлежало все племенные ополчения немедленно распустить по домам. А ему самому, вместе со святоградской ратью и княжеской дружиной, следовало так же возвращаться в столицу в распоряжение нового государя. Всем, кто дерзнёт ослушаться воли Великого Кагана Склавинии, грозила суровая кара.