Что если это действовало и в обратную сторону? Что если даже теперь, когда вера в Белый Хлад почти исчезла, последний всё равно сохранил своё материальной воплощение в лице неисчислимого белого воинства?
Мне вспомнились легенды Файрана о забытых божествах, которые, тем не менее, всё равно представляли собой страшную опасность.
Затем перед моим мысленным взором возникли песочные часы.
Вера представляла собой верхний ярус.
Материальное воплощение — нижний.
Одна за другой, песчинки падают вниз, и сон становится явью…
Я медленно открыл глаза и прищурился.
В моих ушах звенел сильнейший ветер; в отдалении я слышал шум огромных ледяных ног, который, по причине великого расстояния между нами, доносился с некоторым запозданием, отчего казалось, что я смотрю кино, в котором отстаёт звук.
Я не обращал на это внимание.
Мои мысли были заняты единственным вопросом.
Что мне теперь делать?
Глупый вопрос. Ответ на него был очевидным. То же, что я сделал с Распреям. В данном случае всё обещает быть даже немного проще, ибо Белый хлад потерял силу веры. Мне не нужно поглощать туманность каждого ледяного монстра. Достаточно просто их уничтожить.
Впрочем, — я усмехнулся, — легче сказать, чем сделать…
Знаменосцы всё ещё представляли для меня огромную опасность. Каждый из их них был немного сильнее статуи Распрея. Даже если я снова позволю Золотым крыльям взять дело в свои лапы, шансы на победу были мизерными. Тем паче, что у нашей схватки с каменным исполином было великое множество свидетелей, которые подпитывали дракона верой. Здесь же, в этой ледяной пустыне, из наблюдателей были только редкие птицы.
Так что нет. В одиночку мне не победить.
Придётся вернуться к изначальному плану и подготовить обитателей этого мира к великой войне.
Которая была уже совсем не за горами… В смысле, за горами, но теперь этих гор было значительно меньше, чем раньше. Вообще по моим расчётам первые легионы белого хлада, — последний, как и подобает великой, заметной даже из космоса буре, растянулся на многие сотни километров, — должны были достигнуть границы царства Парнас примерно через сотню лет. Следовательно, мой следующий визит должен прийтись на самый канун вторжения.
Мне следовало найти способ наиболее действенно использовать те несколько недель или месяцев, которые я мог провести в теле дракона.
Я развернулся, взмахнул крыльями и снова устремился в царство Парнас.
Я решил не охотиться на порождения Белого хлада. Те жалкие крупицы туманности, которые я мог добыть, убивая ледяных зомби или Големов, не стоили свеч, а битва с более сильным противником могла привлечь внимание Знаменосца.
Возвратившись в горный храм, я вызвал Верховного жрица и приказал, чтобы он отправил в моё святилище самых одарённых волшебников. Сморщенное лицо старика сразу раскраснелось, а в глазах заиграли огоньки. Он, очевидно, понял, что Золотые крылья собираются снова поделиться своей драгоценной мудростью и открыть новые глубины великого искусства, которое на протяжении многих лет было опорой Великого храма, и благодаря которому последний смог сохранить своё наследие даже во времена преследования, устроенного Божественным императором.
Он был прав.
Но не совсем.
Вскоре я действительно возобновил уроки волшебства, но вместе с тем приказал изменить условия, по которым жрицы допускались к великой тайне.
Раньше я не уделял особенного внимания данному моменту — и погорел. Немногим после смерти Пирайи её наследники превратили магию в запретное знание, тайное искусство, учить которое допускались только самые высшие чины. Не знаю, сделали они это из почтения к силе Золотых крыльев, или просто потому что не хотели, чтобы великая сила, которую дарует волшебство, стала слишком распространённой, но именно поэтому даже в период рассвета Великого Храма, который пришёлся на жизнь отца Распрея, человека достопочтенного и религиозного, — Фрейдистам на заметку, — в каждый момент времени было менее сотни человек, которые умели колдовать, и самый сильный маг среди них был всего лишь на Четвёртом круге. Что, в общем, закономерно, когда тех немногих, кому вообще позволяют учить магию, выбираю не согласно их собственному дарованию, но капиталу, честолюбию и семейному положению.
Всё это нужно было менять, если я хотел превратить Великий храм в военную силу, которая сможет оказать сопротивление нашествию белого хлада.
В первую очередь я приказал, чтобы каждый жрец, которые заведует городом или деревней и собирает с неё оброк, обязался, помимо всего прочего, учить местных детей писать и читать. Другими словами, я открыл воскресные школы, в который, помимо грамоты и «Священного Писания Золотых Крыльев» — которое я на самом деле не писал, и автором которого был другой жрец, живший несколько сотен лет назад… что, в общем, совершенно неважно, ибо книжка, как и любое другое священное писание с начала времён представляла собой просто сборник афоризмов и житейских мудростей, — так вот, чтобы в этой школе помимо всего прочего учили магической науке.
Не всей. Делиться всеми знаниями было чревато. Но первому и второму кругу. Если же среди детей найдётся кто-нибудь особенно одарённый, местный жрец и учитель мог рекомендовать его на поступление в храм, сюда, в священный город Парнас, где он должен был пройти ритуал инициации, принести клятву верности и продолжить своё обучение.
При такой системе все стороны получали свою толику выгоды.
Жрец-учитель в лице талантливого ученика обретал будущего друга и покровителя.
52. д.у
При такой системе все стороны получали свою толику выгоды.
Жрец-учитель в лице талантливого ученика обретал будущего друга и покровителя.
Храм — одарённого последователя.
Сам ребёнок — тайну волшебства.
Составлением точной системы вычисления отметки и прочих подробностей школьной программы я оставил заниматься Верховному жрицу и его канцелярии.
Божественное дело — приказать. Исполнение воли его сиятельства берут на себя его почитатели.
Были и другие организационные моменты, великое множество. Днём я вёл уроки магической науки, а ночью расхаживал по своей пещере, совершал гастроли в разные уголки империи и придумывал, как ещё можно подготовить человечество.
Время бежало незаметно. Во время очередного урока, наблюдая за тем, как мои ученики в белых робах практикуют шаровую молнию — заклятие Шестого круга, — собственные веки вдруг показалась мне необычайно тяжёлым, даром, что металлическими.
Я набрал полную грудь пахнувшего снегом воздуха и понял, что время на исходе. Пора возвращаться.
Перед этим, однако, следовало сделать ещё одно важное дело…
Ранним утром, на рассвете, когда все приготовления были закончены, — перед самым своим отбытием я провёл ревизию, точно человек, который, собираясь в долгое путешествие, проверяет, все ли вилки выдернуты из розеток, — я взмахнул крыльями и отправился в горы.
Место было совсем рядом, но, чтобы его найти мне пришлось хорошенько повозиться.
Наконец я заметил серый камень, несколько инородно венчавший собой крутой утёс. Я уменьшился, приземлился и вздохнул, разглядывая покрытое инеем безымянное надгробие.
Точное местоположения могилы Пирайи было неизвестно. Поэтому или потому что что за последнюю сотню лет их развелось великое множество. Едва ли не в каждой деревушке древнего царства стоит, по заверению местных жителей, «то самое» надгробие, построенное ушлым старостой с целью поднятия престижа региона и привлечения туристов.
Мне… А если быть совсем точным, то тем, кого я отправил этим заниматься… Пришлось хорошенько покопаться в старинных архивах, чтобы найти заметку про заметку про якобы завещание, в котором говорилось, что Великая жрица просит быть похороненной в горах, вдали от суеты и как можно выше…
И вот я здесь.
Я посмотрел на серое надгробие, на заиндевевшую землю, затем медленно поднял лапу и прошептал: