— Ты хозяин? — спросил Волк у человека, вышедшего из дому.
— А тебе зачем? — глубоко пряча свой страх, ответил старший здесь, крепкий муж лет пятидесяти. Он знал, кто к нему пожаловал.
— Улрике и Леутхайд тут живут? — спросил тот, у кого была золотая волчья голова на шапке. — По ним Слово и дело государево сказано.
— Ну, живут, — гордо подбоченился хозяин, увидев, что на улицу вышло два десятка его вооруженных родственников. Это придало ему смелости. — Служанки мои. Я за них отвечу, по обычаю. Они род свой потеряли, от моего стола кормятся, а раз так, то почитай, почти что рабыни. Если надо чего, вызывай на королевский суд. Тут тебе не Словения, у нас своя власть имеется.
— Да что ж такое-то! — возвел очи к небу всадник с золотым волком на шапке. — Везде одно и то же. Любое говно в своей норе себя королем мнит! Как же утомила меня скудоумная деревенщина! Да когда же я эту бабу проклятую сыщу! Стуга!
Воин, стоявший с краю, резким движением выбросил руку, и из нее вылетели шары на веревке, которые оплели щиколотки мужика.
— Бу! — Стуга одним конским прыжком подскочил вплотную, и хуторянин упал, запутавшись в собственных ногах. Он катался по земле, лапая нож на поясе и чуть не плача от неслыханного унижения. Всадники хохотнули коротким обидным смешком и замолкли. А вот упавшему стало обидно вдвойне, потому что на двор уже высыпали все его домочадцы, которые со страхом поглядывали на жутковатых гостей, от которых веяло безнаказанностью власти, презрением к хозяевам этого места и спокойной уверенностью в своих силах.
— Не балуй! — сказал Стуга, направив на лежавшего на земле человека узкий длинный меч с игольным острием. — Нож в ножны, селянин! Мы Тайного приказа воины при исполнении. Ты с кем связаться решил? Пожалей семью, дурень!
Мужи, которые тянулись на двор отовсюду, выставили вперед саксы, что были длиной почти в локоть. Биться ими тюринги были мастера. Только биться здесь никто не хотел, потому как егеря тоже достали оружие, опустив его острием вниз в знак мира.
— На королевский суд иди, — хрипел человек со спутанными ногами. — По обычаю чтобы…
— Поясняю для скудоумных, — спокойно сказал всадник с золотой кокардой, окинув суровым взглядом притихшую, испуганную толпу. — Я Волк, командир роты княжеских егерей, и срать я хотел на ваши обычаи. Мне нужна Улрике, жена Брунриха, и ее дочь Леутхайд. Они свидетели по важному делу. Я клянусь Мораной, воплощением высшей справедливости, что ей не причинят вреда и наградят, если ее сведения окажутся важными. Коли она сама захочет, то ее привезут назад с почетом. Я все равно ее найду, даже если мне придется построить вас всех в затылок и начать резать пальцы, пока кто-нибудь не заговорит. Ну, вы покажете мне ее добром, или мне уже нужно сжечь этот свинарник?
— Я Улрике, господин, — рослая женщина вышла вперед, раздвинув толпу. — Не нужно никого мучить, и не нужно ничего жечь. В этой жизни и так слишком много крови и слез. Я слышала вашу клятву, и я верю вам. Я поеду, куда скажете, и моя дочь тоже.
— Прошу тебя, почтенная Улрике! — Волк радостно ощерился, показав дыру на месте выбитого зуба, и махнул рукой. Вперед вывели двух оседланных коней. — Мы доберемся до Братиславы за три недели. Вас с дочерью там уже ждут с нетерпением.
Разговор был долгим, до того долгим, что Улрике безумно устала. Ей казалось, что этот крепкий старик вывернул ее наизнанку. Он задавал ей вопросы то об одном, то о другом, спрашивая похожие вещи в разное время и разными словами. Она рассказала ему про тот день, вспомнив его по минутам. Она рассказала ему всю свою жизнь до этого дня и после. Хотя… Разве это жизнь? Наконец, разговор был закончен, и боярин сказал ей.
— Ты очень помогла мне, Улрике. Тебя отведут на подворье церкви. Там о тебе позаботятся.
— Спасибо, господин, — смущенно сказала Улрике. — Если можно, не отправляйте меня назад… Лучше здесь дайте службу какую. Я на все согласна, только не туда…
Не к нему…, — последнее она только подумала, не произнеся вслух свою постыдную тайну. Нелегко ей давался хлеб и кров для дочери.