— Будут ждать нас, господин, при входе в реку, — отозвался Самбильонг, глядя на исчезавшие суда врагов.
— И снова вступят в бой, — подтвердил его предположение Тангуза, который при первых же выстрелах поднялся из каюты на палубу, чтобы принять участие в сражении.
— Ты думаешь? — спросил португалец.
— Уверен в этом, — отозвался метис.
— Ну ладно. Дадим еще бесплатный урок, который навсегда отучит их лезть туда, куда их не звали. Но вот в чем дело, Тангуза: сможем ли мы добраться на корабле до самого кампонга?
— Река судоходна на очень большом протяжении, — ответил Тангуза, — и ветер держится благоприятный. Доберемся без труда.
— А какие у нас потери? — осведомился Янес, оглядывая ряды бойцов.
— Восемь раненых, из них двое — опасно, и четверо убитых.
— Черт бы побрал даяков и этого пилигрима! — выругался Янес. Но сейчас же добавил привычным тоном: — Ну что же! Таков закон судьбы. На то и война…
Потом, обернувшись к Самбильонгу, он распорядился:
— Прилив нарастает, скоро достигнет наибольшей высоты. Воспользуемся этим и попробуем слезть с мели. Чем черт не шутит!..
III. Кабатуан
Уже часов пять вода поднималась, и мало-помалу прилив покрыл отмель, на которую наткнулась «Марианна». Представлялся благоприятный момент для попытки освободиться, и это не казалось особенно трудным: моряки заметили, что судно как будто уже сдвинулось с места. Оно еще не плыло, но никто не сомневался, что его можно спасти.
Первым делом палуба судна была очищена от трупов даяков, а затем экипаж «Марианны» принялся за работы по снятию судна с отмели.
Моряки забросили два якоря с кормы, подставили часть парусов ветру, дувшему с носа, двенадцать человек схватились за рычаги лебедки, другие двенадцать принялись тянуть якорные цепи, помогая работе лебедки. Послышался характерный скрип под днищем, судно заколебалось, вздрагивая под напором ветра, надувавшего пузырями огромные паруса, а потом как-то незаметно тронулось с места. И вот наконец «Марианна», освобожденная из плена, заколыхалась на волнах. Она была спасена.
— Наконец! — воскликнул Янес. — Кажется, одного прилива было достаточно, чтобы снять нас с этой проклятой мели. Поднимайте якоря, друзья, разворачивайте паруса и вперед! Правьте к устью реки.
— Не будем дожидаться рассвета? — спросил Янеса Самбильонг.
— Устье и фарватер широки и глубоки, — ответил португалец. — Отмелей нет, мне это говорил Тангуза. Предпочитаю теперь же пробраться в реку, чтобы застать врасплох даяков, которые, понятно, не рассчитывают увидеть нас так скоро.
Якоря были подняты и закреплены, паруса переставлены. Тангуза, не покидавший палубы, бросился к рулевому колесу.
В сущности, на судне только он один знал эти воды и мог ориентироваться.
— Правь к устью! — сказал ему Янес. — Как войдем в реку, так мы займемся делом, а ты можешь и отдохнуть.
— О господин! — ответил Тангуза. — Я уже не ребенок. Мне нет надобности отдыхать. Бальзам, которым Кибатани смазал мои раны, унял боль. Я словно возродился.
— Ага! — воскликнул Янес, круто повернувшись. — Твои раны! Кстати, ты еще не рассказал мне, как ты попал в руки даяков и за что они тебя терзали.
— Я начал рассказывать вам эту историю, господин, но эти разбойники, даяки, не дали мне возможности довести ее до конца.
— Итак, ты шел сюда из кампонга Тремаль-Наика, когда тебя захватили?
— Да, господин. Мой повелитель послал меня пробраться к берегу залива, чтобы послужить вам лоцманом при входе в реку.
— Значит, Тремаль-Наик ожидал нас к себе на помощь?
— Он ни минуты не сомневался, что вы поспешите для этого.
— Но где же ты попался врагам? И когда?
— Дня два назад. Некоторые из даяков, раньше работавшие на плантациях кампонга, узнали меня и взяли в плен. По-видимому, они подозревали, что Тремаль-Наик послал меня к побережью поджидать прибытия подкреплений. Поэтому даяки, захватив меня, тотчас же приступили к допросу, угрожая замучить, если я не расскажу, зачем приплыл сюда. Я отказался быть предателем. Тогда эти звери бросили меня в яму поблизости от муравейника, израненного, связанного, обливающегося кровью.
Почуяв запах крови, белые муравьи тысячами набросились на меня и принялись пожирать заживо. Какие муки переживал я в эти моменты — говорить не стану. Мучение продолжалось около четверти часа. Но, кусая меня, муравьи одновременно грызли и связывавшие меня веревки, пропитанные маслом, и вот, корчась от боли, я вдруг почувствовал, что мои путы слабеют. Еще одно усилие, и я был свободен. Даяков поблизости не было: они предоставили меня моей собственной участи. Я бросился в ближний лес, добрался чащей до побережья, там нашел челнок с парусом и поплыл вам навстречу, увидев, что ваш корабль маячит вдали.