Судно находилось совсем близко от отмели, на которой лежали крокодилы. Их было шесть или семь, и среди них выделялся один бесхвостый: по-видимому, этот драчун потерял свое лучшее украшение в битве с собратьями из-за добычи. Пресмыкающиеся спокойно грелись на утреннем солнышке и не выразили ни малейшего беспокойства при виде парусника, остановившегося так близко от них.
Самбильонг швырнул по направлению к отмели несколько кусков солонины. Гавиалы сначала лениво пошевелились, но через мгновение бросились туда, где плыло мясо, и вступили в отчаянную драку из-за неожиданной добычи, так что по реке пошел гул, а смотревшим с палубы «Марианны» было видно только месиво из разинутых пастей, взметывающихся хвостов да речной пены.
Покончив с неожиданным и только раздразнившим их аппетит завтраком, крокодилы опять выбрались из воды на отмель, как можно ближе к «Марианне», и толклись по песку, разевая пасти, вооруженные чудовищными зубами, в приятном ожидании новой добычи.
— Проголодались, голубчики? — засмеялся Янес. — Ну, потерпите. Сейчас мы вас накормим чем-нибудь получше.
И с этими словами он круто повернулся к пленнику.
— Господин мой!.. — пробормотал тот, бледнея.
— Если не хотел говорить раньше, то помолчи теперь, — оборвал его Янес.
Самбильонг моментально опутал шпиона веревкой, словно спеленав его, и потом неожиданным толчком сбросил его с палубы судна.
Падая, Падада испустил отчаянный вопль, прорезавший воздух и поднявший переполох среди многочисленных речных птиц: он думал, что его отдают в жертву воде. Но на самом деле его положение было еще мучительнее: он повис над самой поверхностью Кабатуана, и веревка, опутывавшая его, как куклу, казалось, готова была каждое мгновение оборваться, потрескивая самым недвусмысленным образом. Гавиалы, увидев висящее над самой водой человеческое тело, покинули отмель и ринулись к борту «Марианны».
— Спасите! Спасите! — хрипел Падада, делая в то же время конвульсивные движения всем телом, чтобы разорвать путы.
Янес, не изменяя своего обычного сонного спокойствия, равнодушно глядел на бешено крутящуюся над рекой человеческую фигуру, как будто это было не живое существо, а бездушная кукла. Казалось, он измерял взором расстояние между ногами Падады и острыми рылами гавиалов: те, торопясь схватить добычу, мощными прыжками почти до половины туловища выскакивали из воды, но, не достигнув цели на какой-нибудь дюйм, грузно шлепались обратно, расплескивая вокруг себя воду фонтанами. Они дрались друг с другом, щелкали зубами, хлопали хвостами, осыпая соперников могучими ударами.
— Если Падада не умрет от страха, — сказал вполголоса Тангуза, — это будет настоящим чудом.
— Плохого ты мнения о даяках, — отозвался хладнокровно Янес.
— Просто немного покричит — и больше ничего.
— Помогите! Спасите! Пощадите! — выл предатель, извиваясь всем телом, словно червяк.
Какой-то шустрый гавиал изловчился и, подпрыгнув из воды, толкнул рылом малайца, не причинив ему этим большого вреда, но удесятерив его ужас.
По данному Янесом знаку Самбильонг немного подтянул веревку, подняв даяка на два-три дюйма. Португалец, облокотившись о борт и попыхивая сигарой, склонился над раскачивавшимся по-прежнему телом лжелоцмана.
– Ну, как живется-можется, дружок?
— Погибаю! — простонал несчастный, поджимая под себя ноги, которым угрожала опасность быть отхваченными зубами гавиалов. — Пощадите, помилуйте меня! Ой, погибаю! Не могу больше!
— Будешь рассказывать толком? А? Признаешься во всем?
— Только не бросайте меня гавиалам. Скажу все, все!
— Поклянись клятвой Ваи Ранг Кидул, богини — покровительницы собирателей гнезд саланганов.
— Клянусь, повелитель! Только поднимайте, скорее поднимайте меня! — молил безжалостного португальца посеревший от страха лоцман.
Но Янес не отдавал приказания, и Самбильонг оставлял шпиона по-прежнему висеть над рекой, кишевшей гавиалами, которые собрались к этому месту отовсюду, ныряли, подскакивали и свирепо дрались.
— Выдам все, все. Только пощадите меня. Только обещайте, что, когда я вам скажу все, вы не швырнете меня обратно к проклятым гавиалам, — стонал Падада.
Янес улыбнулся:
— Ты думаешь, мы собираемся содрать с тебя кожу? Не знаю, на что может пригодиться шкура такого животного, как ты. Правда, я продержу тебя в плену, пока не выяснится, насколько верны будут твои признания. Но потом я отпущу тебя на все четыре стороны. А теперь, Самбильонг, тащи-ка его сюда.