— Рад с вами познакомиться, — вежливо сказал Джеродж, как всегда за двоих.
— Э-э… я тоже рад знакомству, — ответил Мэрланз, кажется, ошарашенный воспитанностью чудовища, но изо всех сил старавшийся этого не показать.
Его усилий хватило для того, чтобы удовлетворить Джероджа с Тармой, которые не были слишком суровы в оценках чьего-либо поведения. Они оба улыбнулись гостю, что вновь шокировало его. Очень осторожно он сказал:
— Надеюсь, вы не возражаете, если я спрошу: этот зуб золотой?
— Чистое золото, — с гордостью признал Джеродж. — Лорд Джерин сделал его мне вместо того, который вырвали у меня боги из пещер Айкоса. Он не так хорош, как настоящий, но лучше, чем дырка в челюсти.
— Йо, понимаю, дырка — это не очень красиво, — сказал Мэрланз. Обернувшись к Джерину, он спросил, понизив голос: — Так ты об этом хотел рассказать? Под богами из пещер Айкоса он имеет в виду богов своего племени?
— Да, именно об этом я и хотел рассказать, — ответил Лис. — Что касается второго вопроса, Джеродж действительно имеет в виду богов своего племени, но он не считает их своими богами или чем-то еще в этом роде. И, наверное, правильно делает, ибо, хотя они с Тармой по крови и чудища, но ведут себя совсем иначе.
— Гостю непозволительно спорить с хозяином, — ответил Мэрланз, чем дал понять Джерину, что, по его мнению, тот несет чушь.
Тут Джерин вспомнил охоту, состоявшуюся несколько месяцев назад, и то непомерное возбуждение, охватившее Джероджа (причем во всех смыслах) после того, как он прикончил оленя. «Возможно, я и вправду несу чушь, — подумал Лис. — Полагаю, мне еще предстоит это выяснить».
Не углубляясь более в эту тему, он сменил предмет разговора.
— Я привел тебя сюда, чтобы выпить эля, а вместо этого мы стоим тут и болтаем.
— Пусть тебя это не беспокоит, — сказал ему Мэрланз. — Эль я могу получить где угодно, даже в самой захудалой крестьянской деревушке. А здесь, в Лисьей крепости, столько всяких диковин, какие вряд ли могут сыскаться где-либо еще во всех северных землях.
Но, несмотря на это заявление, Джерин поднес ему кружку эля. И лишь вручив ее Мэрланзу, призадумался, уместно ли человеку, ставшему королем, наливать кому-то эль. Но, поскольку Мэрланз принял кружку без тени смущения, он решил не заострять на этом внимания.
— А что, в крепости Араджиса все совсем по-другому? — спросил он наполовину из озорства, наполовину из неподдельного любопытства.
— Йо, — ответил Мэрланз. — Великий князь, ты уж меня прости, обладает более спокойным нравом, чем ты.
Да, он действительно основательно овладел искусством дипломатии за тот десяток лет, что они не видались. Но Лис, знавший Араджиса, без труда извлек истинный смысл из вежливой фразы. С любым, кто хотя бы однажды вольно ли невольно вызывал неудовольствие Араджиса, тут же разделывались, чтобы никому было неповадно выводить великого князя из равновесия.
Джерин знал, что такое грозит и ему. Лучший способ избежать экзекуции — это быть (или, по крайней мере, казаться) очень сильным, таким, чтобы у великого князя не возникло желания напасть на него ввиду безнадежности подобного предприятия, но не настолько сильным, чтобы Араджис стал страшиться его. Граница между этими двумя состояниями была очень тонкой. Осторожно и внимательно подбирая слова, Лис спросил:
— Как посмотрит Араджис на то, что я сделался королем, когда ты объяснишь ему, что я не причиню ему зла?
— Сложно сказать наверняка, — ответил Мэрланз. — Если он мне поверит… точнее, если он поверит тому, что ты мне сказал… все будет хорошо. Но если он решит не верить мне или, точнее, тебе… — Он не закончил, предоставив Джерину возможность рисовать в своем воображении различные перспективы.
Ни одна из картин, которые богатая фантазия Лиса не замедлила ему представить, не наполнила его радостью. Араджис Лучник был далеко не лучшим правителем. Метод добиваться послушания страхом, конечно, срабатывал, но со скрипом. Однако как воин Араджис был не только таким же неукротимым и агрессивным, как трокмуа, но также более изощренным и ловким, чем любой лесной разбойник, включая Адиатануса. Вступать с ним в войну, даже превосходя его в силе, означало идти на существенный риск. Лис сказал:
— Надеюсь, ты сумеешь быть убедительным, Мэрланз, ради собственного блага и блага великого князя. — «А также и моего», — мог бы он добавить, но не добавил. Есть вещи, какие вовсе не обязательно обговаривать, в особенности с послом Араджиса Лучника.
Интересно, подумал он, потребуется ли Мэрланзу что-либо, способное стимулировать его убедительность? Грубовато-добродушному малому, с которым он познакомился десятилетие назад, мысль о чем-то подобном и в голову бы не пришла. Но нынешний Мэрланз был и дипломатичным, и хладнокровным. Араджис даже не стал посылать с ним старшего, более сведущего и опытного напарника, как он поступил в прошлый раз, снаряжая посольство.