К тому времени, когда незадачливый претендент на чужую собаку осушил вторую кружку эля, его взгляд на мир значительно посветлел. Дарен отошел в сторону вместе с отцом и сказал:
— Я думал, он навсегда возненавидит тебя за унижение, а оказывается — нет.
— Это потому, что я отнесся к нему мягко после наказания, — объяснил Лис. — Я запретил насмехаться над ним, я дал ему эля, чтобы он мог прополоскать рот, и я накормлю его ужином, так же как Тразамира. Сделав необходимое, отступи, и все пойдет своим чередом. А если будешь стоять и злорадствовать над наказанным, то он, скорее всего, возмутится и пнет тебя в пах.
Дарен обдумал его слова.
— Согласно Лекапенусу, мужчина должен действовать совсем иначе, — сказал он. — «Будь лучшим другом для тех, с кем ты дружен, и худшим врагом для врагов». Так говорит этот поэт.
Джерин нахмурился. Каждый раз при мысли о Лекапенусе он вспоминал мать Дарена. Элис очень любила цитировать гения ситонийской литературы. А потом сбежала со странствующим коновалом. Примерно в то время, когда Дарен только начинал ходить. Несмотря на давность события, вспоминать о нем было по-прежнему больно.
Он решил вернуться к вопросу, который затронул сын.
— Валамунд мне не враг. Он просто крепостной, поступивший неверно. Да будет на то воля отца Даяуса, он больше не станет пытаться обмануть меня, а именно этого я и хочу. В жизни гораздо больше унылого и серого, сынок, чем в эпических виршах.
— Но эпос намного важнее и величественнее всей этой серости, — возразил Дарен с улыбкой и принялся сыпать цитатами. Сплошь ситонийским гекзаметром.
Джерин тоже заулыбался. До чего же приятно, что ситонийский язык все же нет-нет да и звучит в северных землях, вот уже пятнадцать лет как отрезанных от империи Элабон. Это при том, что тут мало кто умеет читать даже на элабонском — обиходном и для многих родном языке.
Кроме того, он улыбался потому, что Силэтр, сначала выучив ситонийский сама, потом взялась обучать Дарена. Мальчишка, да нет, уже не мальчишка, а юноша, не помнил родной матери. Его вырастила Силэтр, и он хорошо ладит с ней. Так же, как и со своими младшими сводными братьями и сестренкой. Будто они ему кровная родня.
Дарен показал на восток.
— Вон Эллеб поднимается над частоколом, — сказал он. — Закат скоро.
Джерин кивнул. Румяная Эллеб, вернее, пока еще бледно-розовая в свете предзакатного солнца, достигнет полнолуния через два дня. Бледная Нотос, пребывающая в первой четверти, парила высоко на юго-востоке, похожая на половинку монеты. Золотая Мэт еще не взошла. Этой ночью она станет полной, подумал Джерин. Быстрая Тайваз затерялась где-то возле дневного светила.
Валамунд вновь наполнил свою кружку. Лис варил крепкий эль. Он совершенно не удивится, если крестьянин заснет еще до ужина. Впрочем, это его трудности, и ничьи больше. Значит, он отправится в свою деревню с тяжелой головой, вот и все.
Со сторожевой башни, возвышавшейся над крепостью, раздался крик часового:
— Приближается колесница, лорд принц.
Солдаты на крепостной стене, окружавшей Лисий замок, потянулись за своими луками и копьями с бронзовыми наконечниками. В нынешние неспокойные времена опасности можно ожидать отовсюду. После короткой паузы часовой снова закричал:
— Это Вэн Крепкая Рука с Джероджем и Тармой.
Солдаты успокоились. Вэн стал лучшим другом Джерина еще до ночи оборотней, а это было… Джерин вновь взглянул вверх, на Эллеб и Нотос. Обе луны, вместе с Тайваз и Мэт, одновременно достигли полнолуния около шестнадцати лет назад. Иногда та жуткая ночь казалась невероятно далекой. А иногда, как сейчас, представлялось, будто все случилось только позавчера.
Заскрипели цепи — это привратники опустили подъемный мост, впуская Вэна и его спутников в Лисью крепость. Мост шлепнулся в грязь на дальней стороне глубокой, но сухой канавы, окружавшей крепостной вал. Уже в который раз Джерин сказал себе, что надо прорыть от Ниффет траншею и превратить канаву в наполненный водой ров. «Займусь, когда дойдут руки», — подумал он, зная, что, вероятнее всего, это означает «никогда».
Копыта лошадей загрохотали по дубовым доскам. Колесница, дребезжа, проехала по настилу и очутилась во внутреннем дворе замка.
— Эй, Лис! — пробасил Вэн.
Чужеземец правил упряжкой из двух лошадей. В своих прекрасных бронзовых латах и шлеме с высоким гребнем он походил на бога, сошедшего с небес в мир людей. Будучи на полфута выше Джерина, которого, в свою очередь, никто не считал низкорослым, Вэн также превосходил приятеля шириной плеч. Его волосы и борода все еще золотились, практически не побитые сединой, хотя он был примерно одного возраста с Лисом. Пара лет туда-сюда не в счет. Но шрамы, испещрявшие лицо и руки атлета, неоспоримо указывали на его человеческое, а не божественное начало.