У Вэна зубы тоже были обычными, человеческими, тем не менее, он быстро расправился со своим куском сердца. Облизал пальцы, вытер их о траву, а затем принялся ковырять ногтем в зубах, вытаскивая застрявшую где-то в глубине жилку.
— То, что нужно, — объявил он. — Теперь мой желудок чувствует себя прекрасно, но это не значит, что, когда придет время ужина, я от него откажусь.
— Глядя на твой аппетит, единственное, что меня удивляет, это то, что ты еще не так же широк, как высок, — заметил Джерин.
Вэн опустил глаза и посмотрел вниз.
— По-моему, у меня вырос живот. Если я еще поправлюсь, то не влезу в латы, и что тогда делать?
— Оставишь их для Кора, — ответил Джерин. — Если только Маева не заберет их себе.
— У тебя тоже мелькнула эта мысль, да? — Вэн засмеялся было, но тут же подавил свое веселье. — Полагаю, это вполне возможно. Ни один парень ее лет не сравнится с ней. К тому же она без ума от оружия. Останется ли все так же, когда у нее вырастут грудь и бедра, я не знаю. Это известно лишь богам. Но могу сказать уже сейчас: она не будет похожа на обычную женщину.
Верно, — согласился Лис и продолжил задумчиво: — Интересно, а существуют ли вообще эти самые «обычные женщины», если вдуматься? Силэтр не подпадает под это определение, Фанд тоже, клянусь богами. — Они с Вэном хихикнули, и оба несколько нервно. — Да и Элис тоже, если вспомнить.
— Ты редко о ней заговариваешь, — сказал Вэн. Он почесал бороду. — Думаю, для пастуха каждая овца особенная, даже если на наш с тобой вкус они всего лишь блеющие комья шерсти.
— Да, я это знаю, — сказал Джерин, оживляясь в предвкушении спора. — Я видел это собственными глазами. Заставляет задуматься, не так ли? Чем лучше ты узнаешь отдельных представителей какого-либо социального слоя, тем менее типичными для него они тебе кажутся. Означает ли это, что такого понятия, как «обычная женщина», действительно не существует?
— Ну, я бы не стал заходить так далеко, — сказал Вэн. — Ты еще скажи, что не существует обычной песчинки или обычного колоса пшеницы, когда каждый дурак знает, что они есть.
— Очень часто то, что видит любой дурак, это то, во что только дурак и поверит, — возразил Джерин. — Если присмотреться, думаю, можно найти различия между каждой песчинкой и каждым колосом в поле.
— Йо, может и так, — допустил Вэн. — Но зачем тебе это?
Подобные вопросы, которые, казалось бы, отметали необходимость дальнейшего обсуждения, часто заставляли Джерина призадуматься еще больше. Так случилось и в этот раз. Он сказал:
— Не знаю, зачем может понадобиться различать песчинки, но если ты мог бы определить, какой колос пшеницы будет плодоносить дважды, разве ты бы не захотел это сделать?
— Твоя взяла, Лис, — ответил его друг. — Если бы это было возможно, я бы хотел. Но на взгляд я не могу это определить, а ты?
— Нет, хотя мне очень бы этого хотелось. — Джерин примолк на какое-то время. — Интересно, можно ли с помощью магии это увидеть? Ну, не пшеницу, так ячмень. Бейверс, бог ячменя, знает, что я никогда не скупился на возлияния в его честь и, возможно, захочет помочь мне. Ради такого волшебства стоит рискнуть, вдруг мне что-то удастся.
Он не был уверен, что знает достаточно или может достаточно узнать здесь, в северных землях, чтобы хотя бы спланировать подобное заклинание. Только он над этим задумался, как зевок Джероджа во всю громадную пасть его отвлек. Чудовище сказало:
— Мне надоело здесь сидеть. Мы можем вернуться обратно в крепость?
— Можем. — Джерин поднялся. — Вообще-то нам лучше поторопиться, чтобы успеть до захода солнца. Олень, конечно, достойное угощение для ночных призраков, но зачем бросаться такими вещами, когда в этом нет необходимости?
Они привязали тушу животного к стволу срубленного молодого деревца и понесли ее по очереди, парами, к колеснице, оставленной на краю леса. Четверым в ней, конечно, приходилось тесновато, особенно когда к ним прибавился еще и выпотрошенный олень, но до Лисьей крепости было недалеко.
Во дворе Лиса ждал незнакомец. Хотя нет, не совсем. Лис вскоре вспомнил его:
— Ты — Отари Сломанный Зуб, верно? Один из вассалов Рыжего Рикольфа?
— У вас хорошая память, лорд принц, — сказал вновь прибывший, кланяясь. — Я действительно Отари. — Когда он говорил, во рту был виден обломок переднего зуба, за что ему и дали такое прозвище. — Но я уже не вассал Рыжего Рикольфа. Я приехал сказать вам, что Рикольф умер.